Проблема комического
З Ададимся вопросом: почему Чехов назвал свою пьесу “Вишневый сад” комедией?
Центральное событие – продажа сада. Вокруг него группируются все персонажи, действия, эмоции. Поведение хозяев, Раневской и Гаева, перед продажей сада – яркий пример несоответствия между ситуацией и действиями человека. Вместо попыток исправить положение и предотвратить торги мы видим прогулки, разговоры, играющий оркестр, праздничную обстановку в доме.
Здесь комизм ситуации, но и в большей степени комизм личностей. Это как раз то, что Анри Бергсон
Чехов, анализируя внутренний мир этих персонажей, выявляет их неспособность овладеть ситуацией. Может ли Гаев, который состояние проел на леденцах, помочь саду? А Раневская, уехавшая в Париж
Интересно, что в пьесе о саде говорят все, но по-разному. В речи Раневской и Гаева сад, усадьба – это воспоминания, былые мечты, ностальгические размышления… Образ сада поэтичен, абстрактен, почти бесплотен. Это не реальный сад, а его представление.
Сад – метафора, воплощение прошлого, нежного и прекрасного. В речи же Вари и Лопахина сад и усадьба – это расчеты, выплаты, отношения с прислугой, попытки выбраться из долгов, расписки, квитанции, попытки сэкономить и поддержать людей. Их сад – это реальный объект.
Спасти его пытаются только они. Но Чехов, как истинный Художник, смещает акценты, и на первом плане оказываются Гаев и Раневская с их сентиментальным и доходящим до абсурда остановившимся взглядом на события.
Что общего у Раневской и Шарлотты? Речевое поведение Шарлотты во многом похоже на поведение Раневской: та же смена ролей на публике, та же игра. Раневская в пьесе – то кающаяся, жаждущая искупления своих грехов женщина, то цинично-беспечная барынька, проматывающая деньги дочери, то человек с тонкой душой, то обитательница прокуренного парижского вертепа. Раневская – дома, окружена семьей, гостями.
Но именно в силу ее социальности, постоянного нахождения на людях “настоящую”, “подлинную” Раневскую не видит никто. У нее нет времени на одиночество и раздумья. И поэтому в пьесе она – только актриса, играющая разные роли. Но зато есть время подумать наедине с собой у Шарлотты (монолог, в котором она раскрывается с неожиданной для читателя стороны).
От беззаботности, балаганности нет и следа. Возможно, Шарлотта оттеняет роль Раневской, заставляет предположить эту вторую, скрытую от людских глаз грань и в барыне.
Т Радиционно считают идееобразующим персонажем Аню (ставя ее в один ряд с Петей и в оппозицию Гаеву и Раневской). В ней склонны видеть человека, порвавшего со своей средой. Но она связана с ней и по рождению, и по воспитанию, а это одним разговором о “гордом человеке” не перечеркивается. Она унаследовала и многие черты своей матери (непрактичность, легкомысленность, восторженность, экзальтированность).
Не случайно в первом действии Гаев говорит о поразительном сходстве Ани с матерью. И сходство это – не только внешнее. Сходство и в отстраненности от насущных проблем, в наивности и неумении отвечать за свои поступки.
Аня дублирует Раневскую в системе образов, через некоторое время Аня, вероятно, займет по отношению к новому поколению то же положение, что и ее мать к настоящему.
Интересно и то, что с другой стороны Аню отражает Дуняша. Это более зримая пара, параллели прослеживаются и на тематическом, образном уровнях, и на речевом. В обоих речевых портретах преобладает лексика эмоционально окрашенная, относящаяся скорее к области абстракций, эстетических рассуждений, чем к сфере реальной жизни.
Утрированные речевые черты хозяйки выявляются и в горничной.
Сам Чехов говорил, что Аню играть может любая актриса, главное, чтобы была молода и весела. Очевидно, автор не обременяет этот образ каким-либо глубокомысленным содержанием.
Что касается образа Трофимова, то, как не раз отмечалось исследователями, он окрашен авторской иронией, а кроме того, вспомнив чеховское отношение к идеям и людям идеи, трудно назвать его образом – носителем авторской идеи. “Облезлый барин”, “вечный студент”, стареющий человек, он продолжает вести себя так, словно его жизнь по-настоящему еще не началась, а впереди огромное прекрасное будущее. Все окружающие относятся к Пете с нескрываемым снисхождением, и единственный персонаж, воспринимающий его слова всерьез, – Аня.
Особняком в системе образов стоит Варя, приемная дочь Раневской.
Важно то, что появляется она в начале пьесы со связкой ключей на поясе (а Дом и сад для Чехова – символы мироустройства). Хранитель ключей от дома тоже становится образом-символом. Варя далеко не та узколобая, богомольная девица, какой долгое время воспринимали ее исследователи и читатели.
Это не серое пятно в пьесе, а ключевой образ.
С. Н. Булгаков находит у Чехова неприятие ницшеанского “сверхчеловека”. Вспомним хотя бы монолог Пети Трофимова о гордом человеке (и восхищение им Ани). Варя же – полная противоположность любому намеку на сверхчеловеческое. Она приемная дочь Раневской, с неустроенной личной жизнью, находившаяся в России все то время, когда Раневская и Аня разъезжали за границей.
Когда Аня летала на воздушном шаре, Варя думала, как сохранить хозяйство от разрушения, как поддержать жизнь усадьбы. Она работает в качестве экономки, будучи хозяйкой в доме. То, что на первый взгляд в ней отталкивает, – материалистичность, расчетливость, жесткость реалистичных взглядов, некоторая простоватость и являются основными качествами, которые принимал Чехов и которые он противопоставлял идейному оптимизму и экзальтации других лиц.
Такого рода скептицизм Вари – ее главное достоинство. Она одна, пожалуй, обладает внутренней свободой, так как за свои поступки готова нести ответственность. Она не знает, правильно ли, но она действует, и ее действия определены ее собственным выбором, а не идеей.
Все это не ставит ее в противоборствующее положение к окружающим. Наоборот, ей не с чем разрывать и не к чему идти под знаменем идеи. И поэтому она до боли переживает все, что случилось с Раневской, Аней, Петей…
В ней нет душевной слепоты. Ее жизнь не распадается четко на “до продажи сада” и “после”, и в этом можно увидеть некую целостность – главное свойство “общей идеи” у Чехова. Целостность предполагает не разобщение, а соединение (Варя – связующее звено между гостиной и передней, гостями и хозяевами, старым и новым).
Но Чехов ставит этот образ на задний план – не для того ли, чтобы приглушить трагичное звучание пьесы, убрать минорный, напряженный тон в подтекст, чтобы в полную силу заставить звучать его в финале?
В конце пьесы все уезжают. В неизвестность. Хотя мы знаем, что будет с героями. Гаев всем говорит о том, что ему предложили место в банке.
Он, проевший состояние на леденцах, не способный принять решение и тем более совершить серьезный поступок, – станет ли он банковским служащим? Вряд ли. Чехов иронизирует над его будущим, относится к нему скептично, и мы это чувствуем. Раневская, разорвавшая все отношения с любовником, снова едет в Париж, захватив с собой деньги, подаренные Ане бабушкой.
Трофимов так и останется философствующим и стареющим “студентом-учителем”, строящим планы на будущее. Это его роль, вне которой он не сможет уже существовать. Аня?
Скорее всего, очень скоро она станет подобием самой Раневской.
Все уезжают. Уезжают с радостью, прощаясь и с садом, и с прошлым, наивным прекрасным прошлым, с детством, молодостью, приветствуя будущее. Плачет одна Варя.
Да Фирс остается в брошенном доме доживать последние дни, всеми забытый. Вот где в полную силу зазвучал весь трагический подтекст.
При этом “Вишневый сад” в силу расставленных Чеховым акцентов, компоновки персонажей в системе пьесы, ситуаций, конечно же, комедия. Но комедия многоплановая, сложная, а потому и новаторская. Комедия, имеющая под собой глубокую трагическую основу, в своем роде полифоническое произведение.
Почему же, читая или смотря “Вишневый сад” на сцене, мы не смеемся?
Нам жалко Раневскую и Гаева, людей образованных, умных, неприспособленных к жизни. Мы переживаем за Аню и Петю Трофимова, слушая их наивные разговоры о будущем саде, который будет лучше прежнего, мы напряженно следим за развитием отношений между Варей и Лопахиным. И отпускаем персонажей, продолжая беспокоиться за них.
Именно поэтому комичности мы не ощущаем. Мы слишком сильно вживаемся в чеховских героев. А смех рождается только в не обремененном эмоциями сердце.