Причины поражения Владимира Дубровского в одноименном романе Пушкина

В начале романа (III глава) говорится, что Владимир “был привезен в Петербург на восьмом году своего возраста” и что “двенадцать лет не видал он своей родины”, т. е. Дубровскому 20 лет. В рассказе Анны Савишны Глобовой Дубровский выглядит “человеком лет 35-ти”. Троекуров за обедом возражает Глобовой и говорит, что Дубровскому 23 года.

Это же подтверждено в приметах исправника. Как мы видим, в ходе романа Пушкин меняет возраст своего героя, так как 19-летнему юноше вряд ли возможно выдержать те испытания которые выпали на долю

Отсутствие

внутренней эволюции характерно для романтического героя, у которого, правда, всегда есть предыстория, и в этом прошлом он дан иным. Но, в сущности в этом случае показан не процесс изменений, а иное качество характера. Так, лермонтовский Демон знает в прошлом власть добра и показан в напрасной попытке возвращения к нему.

А реализм “Героя нашего времени” проявляется уже в стремлении показать хотя бы отдельные этапы эволюции Печорина.

Пушкин, очевидно, не задавался целью дать в “Дубровском” эволюцию характера героя. Напротив, отсутствие развития при резкой смене обстоятельств было упреком

герою, носителю романтического начала, одним из сомнений в его жизненности.

Сюжетно Пушкин подчеркивает резкость превращений героя, их неожиданность. События, изложенные в XI главе романа, могли быть перенесены в VII. Перестановка эпизода с истинным Дефоржем дана не только для занимательности повествования. И при перечитывании романа, когда мы знаем уже, кто есть кто, напряженность чтения нисколько не ослабевает.

Стало быть, интерес вызывает не авантюрная сторона повествования, а смысл событий.

Необходимость перестановки событий создана не желанием заинтриговать читателя. Нарушая естественный порядок событий, Пушкин создает иллюзию найденного героем выхода в переодевании. Роль француза дает возможность Владимиру Дубровскому найти приют, родной для него образ жизни и любовь. Роль разбойника объединяет его с крестьянами и дает ему, казалось бы, свободу действия.

Но как только обнаруживается, что “маска” не способна стать для героя щитом, Пушкин напоминает реальный ход событий, как бы возвращая героя к неотступной действительности. Не сказав читателю заранее, что Дефорж – Дубровский, Пушкин побуждает узнать переодетого героя. Маскарад действителен для героев, но не для читателя. Так обнаруживается неспособность к “преображению”.

Таким образом, Дубровский дан не столько в идейной и психологической эволюции, сколько в переключениях, обнаруживающих попытку героя в новой ситуации найти равновесие.

Правя текст, Пушкин усиливает благородные побуждения героя и оттеняет контраст ситуаций, представленных в романе. Когда речь идет о жизни Владимира в Петербурге, из текста исключаются приметы бедности (“Гриша уложил все его добро в маленький чемодан”, “Заняв деньги у своего полкового командира”). После “роскошной” жизни в Петербурге Кистеневка выглядит особенно бедной.

Контраст ситуаций усиливается.

В VI главе, потеряв имение, Владимир в начальном варианте неотвязно думал о грозящей бедности. Три раза подряд во внутреннем монологе повторялось слово “нищий”: “Итак, я нищий”, “кусок хлеба, теперь я нищ”, “должен я буду нищим оставить”. Эту настойчивую мысль о нищенстве Пушкин снимает.

Не одна эта угроза руководит чувствами Владимира Дубровского. Любовь к умершему отцу, подчеркнутая при правке (например, не “Владимир обнял”, а “Владимире жаром обнял”), горечь потери родного дома-чувства, приведшие героя к суровому решению сжечь усадьбу, вправленном тексте выглядят много сложнее, чем озлобление человека, ставшего нищим.

Острота горя Дубровского подчеркнута многократными изменениями: расширено описание портрета матери; введены слова о том, что этот портрет станет “предметом насмешек” в передней нового владельца; дом назван “печальным”.

Возвышение героя становится важной задачей, потому что причины поражения Владимира Дубровского Пушкин не хочет видеть в его личной слабости. Владимир Дубровский наделен энергией, мужеством, артистизмом, необходимыми, для разнообразных превращений, которые совершаются с ним в романе. Но даже способный к перевоплощению герой не в силах достичь подлинного преображения, изменить социальный приговор, перечеркнуть законы, признанные обществом.

Возвышая Дубровского, Пушкин, однако, не хочет представить его идеальным героем сентиментально-романтической прозы. Пожалуй, самый откровенный момент снижения героя – стиль его объяснений с Машей. Правя текст XII и XV глав, Пушкин подчеркивает высокопарность речи Дубровского, делая ее более книжной, намеренно торжественной и чувствительной одновременно.

Итак, торжественное красноречие фраз Дубровского подчеркнуто сознательно, очевидно, для того, чтобы передать патетическое отношение романтического героя к чувству. При этом не создается ощущения неискренности Владимира Дубровского, так как во внешнем выражении чувств Пушкин снимает оттенки мелодраматизма и демонизма, которые были ощутимы, в первоначальном тексте. Заметно, что работа Пушкина над авторскими ремарками является результатом этого стремления.

Вместо фразы “грудь его тяжко подымалась” Пушкин пишет: “он, казалось, задыхался”. “Горькая улыбка”, сопровождавшая слова о “бедной участи” и придававшая герою саркастический той, заменена простодушным: “сказал он, горько вздохнув”. Авторские ремарки подчеркивают искренность героя, а слова самого Дубровского патетичны до такой степени, что это может вызвать улыбку читателя не только современного:

“И когда открывается для меня возможность прижать вас к волнуемому сердцу и сказать: ангел, умрем! бедный, я должен остерегаться от блаженства, я должен отдалять его всеми силами… Я не смею пасть к вашим ногам, благодарить небо за непонятную незаслуженную награду. О, как должен я ненавидеть того – но чувствую, теперь в сердце моем нет места ненависти”.

Это не стиль автора, а манера изъяснения, способ самосознания героя, ирония над которыми возникает неизбежно, так как рядом с этой фразой Пушкин помещает простодушное и сердечное письмо Егоровны. Выспренность речи Дубровского во время свидания с Машей соседствует с искренностью ее мольбы, когда в отчаянии на коленях Марья Кириловна плачет перед отцом (XV и XVI главы).