Причины обращения Горького к романтической поэтике

Горький называл “Старуху Изергиль” (пока не написал “Рождение человека”) лучшим своим рассказом. Такая высокая оценка удивительна у писателя, беспощадно критически относившегося почти ко всему им созданному, считавшего неудачными многие свои замечательные ранние рассказы, “Фому Гордеева”, “На дне”, “Мать” и т. д. Значит, было в рассказе “Старуха Изергиль” что-то особенно важное для Горького. Этот рассказ отличается удивительно стройной композицией.

Три части произведения освещают три пути, возможные для

каждого человека. Автор как бы превращает читателя в героя сказки или былины, выводя его на перекресток трех дорог и предупреждая о тех преградах и опасностях, которые таит каждая из них (то же самое он сделает позднее в повести “Трое”).

Содержание первой части триптиха составляет легенда о Ларре (как поясняет старуха Изергиль, Ларра значит “отверженный, выкинутый вон”). Когда-то В. Г. Белинский сказал, что в будущем обществе не будет смертной казни, а за самые тяжкие преступления станут наказывать бессмертием: вечной отверженностью. О той же каре говорилось в гениальной щедринской сказке “Христова

ночь”. Считая смерть недостаточным возмездием для казненного предателя, Христос воскрешает его, и предатель начинает искать смерти, но не находит: он осужден на вечную жизнь, которая означает для него вечную казнь.

Та же мысль воплощена в легенде о Ларре, только она приобрела у Горького новое значение: он вступил в борьбу с той системой идей, которой суждено было стать едва ли не главным духовным подспорьем наиболее реакционных, наиболее опасных для человечества сил. Ларра спускается с гор к обитателям долин. Он, сын орла царя птиц, презирает обыкновенных людей и не хочет считаться с их желаниями и законами. “Всем даже страшно стало, когда 449 все поняли, на какое одиночество он обрекает себя”, но самому Ларре это сначала совсем не страшно. Он смеялся, когда племя стало гнать его прочь, и смеялся еще громче, когда его осудили на бессмертие.

Он остался “… один, свободный, как отец его… Но отец его – не был человеком… А этот – был человек”.

Человек же, в отличие от животного, от зверя, не может жить вне общества, и Ларру начинает тянуть к людям: “… долго он, одинокий, так вился около людей…” И тогда к нему приходит возмездие: “нет ему места среди людей”, “нет жизни, и смерть не улыбается ему”.

Судьба Ларры учит: нет ужаснее несчастья, чем одиночество. А легенда о горящем сердце Данко, составляющая содержание заключительной части триптиха, рассказывает о другом бессмертии, которое приходит не как “высшая кара”, а как высшая награда, – приходит к герою, жертвующему своей жизнью в борьбе за свободу народа. О чем же рассказывает центральная часть триптиха, посвященная судьбе самой Изергиль?

О том, что нельзя совершать подвиги и в то же время жить только для себя, только для личного счастья, что нельзя быть одновременно Данко и Ларрой.

К Изергиль тоже приходит возмездие: в душе этой сильной и гордой женщины начинает звучать “боязливая, рабская нота”. Поэтому Изергиль вызывает не восхищение, как Данко, и не ненависть, как Ларра, а только жалость.

Н. К. Михайловский уверял, что М. Горький одинаково относится к Ларре и Данко, что оба они в равной мере – носители “морали господ”. Он и Макара Чудру называл “сверхбродягой” (по аналогии со “сверхчеловеком”) и, в сущности, подводил под это всех горьковских босяков. В этом он был близок (крайности сходятся!) к ненавистным ему декадентам.

В том же 1898 году, откликаясь на те же горьковские “Очерки и рассказы”, Н. Минский назвал Макара Чудру “степным Ницше” и объявил идеалом героев Горького (“и, может быть, его самого”) стремление “жить не задумываясь над жизнью, жить в меру не своего разумения, а в меру своих сил; любить силу, в чем бы она ни проявлялась, и презирать слабость, под какими бы словами она ни пряталась”. Правда, народники говорили о склонности Горького к “культу силы” как о его пороке, сближающем его с декадентами, а декаденты – как о достоинстве, позволяющем надеяться на его освобождение от “пут гражданственности”.

Н. Минский с удовлетворением отмечал, что “молодой автор дерзнул взглянуть на жизнь самостоятельно, без тех наглазников, которыми разные прошеные и непрошеные учители и гувернеры так ревниво стараются ограничить кругозор русского интеллигентного человека”. Однако и народники, и декаденты, и нововременцы, и буржуазно-либеральные критики равно приписывали самому Горькому анархическое мироощущение его героев. И хотя все эти критики вскоре убедились в том, что сознание писателя развивается в направлении, не имеющем ничего общего с анархизмом, предвзятые представления о его раннем творчестве жили очень долго, а отчасти (если говорить о современном зарубежном буржуазном литературоведении) живут до сих пор.

Герой-рассказчик, появившийся уже в первом рассказе М. Горького “Макар Чудра”, прошел затем через многие его ранние произведения: “Емельян Пиляй”, “Мой спутник”, “Однажды осенью”, “Коновалов”, “Проходимец” и другие. Почти в каждом из этих рассказов этот герой вступает со своими собеседниками-бродягами в спор, подобный тому, который разгорелся между ним и Макаром Чудрой.

Горький нанес мещанству особенно сильные удары, разоблачив его “строй души”, основы мещанской психологии и идеологии. Он наносил такие удары, прославляя – в противовес мещанской косности и трусости – “безумство храбрых” (эта сторона его творчества недооценивалась Чеховым) и рисуя – в противовес стремящимся к покою мещанам – “не столько отверженных, сколько отвергших” – “отвергших” этот покой людей, которые даже “дно” предпочли мещанскому благополучию.

Их судьбы были трагичны, но эта трагичность тоже обращалась против мещанства, становясь суровым обвинительным актом. А удивительные картины степных и морских просторов, все краски и вся музыка горьковских рассказов, вся пронизывающая их поэзия вольности, раскованности, свободы – все это усиливало презрение к тем, кому такая поэзия недоступна и чужда, кого она страшит больше всего.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...

Причины обращения Горького к романтической поэтике