Повести Белкина характеристика образа Лиза Муромская (Бетси, Акулина)
ПОВЕСТИ ПОКОЙНОГО ИВАНА ПЕТРОВИЧА БЕЛКИНА
(1830; опубл. 1831)
БАРЫШНЯ-КРЕСТЬЯНКА
Лиза Муромская (Бетси, Акулина) – семнадцатилетняя дочь русского барина-англомана Григория Ивановича, промотавшегося и живущего в отдалении от столиц, в имении Прилучи-но. Создав образ Татьяны Лариной, Пушкин ввел в русскую литературу тип уездной барышни. Л. М. принадлежит к этому типу.
Она тоже черпает знание о светской жизни (да и о жизни вообще) из книжек, но зато чувства ее свежи, переживания – остры, а характер – ясен и силен.
Отец зовет ее
Правила приличия не позволяют знакомиться
Переодевшись крестьянкой, Л. М. является в тугиловскую рощу, где гуляет с собакой молодой барин; ее природная смуглость сродни простонародному загару; Алексей верит, что перед ним – Акулина, дочь “Василья-кузнеца”. (Имя Акулина не только пародийно противопоставлено домашнему прозвищу “Бетси”, но и намекает на таинственную “Акулину Петровну Курочкину”, которой пишет “романические” письма Алексей.) Л. М. легко справляется с ролью (она даже заставляет Берестова “выучить” ее грамоте) – ибо при всей условности, всей театральности переодеваний эта роль ей сродни. Разница между русской крестьянкой и русской уездной барышней – чисто сословная; и ту и другую питают соки национальной жизни. Сама по себе роль “переодетой дворянки” имеет чисто европейское происхождение (об источниках см. выше). Но это не важно; Пушкин не случайно маскирует “иноземные” источники, указывая читателю на ближайшие русские параллели.
Уже само имя героини предполагает “крестьянский” поворот сюжета: “и крестьянки любить умеют” (Н. М. Карамзин. “Бедная Лиза”). Этого мало; писатель заставляет мнимую крестьянку Л. М. читать Алексею по складам еще одну повесть Н. М. Карамзина, “Наталья, боярская дочь”; он тихо посмеивается над возникающей двусмысленностью.
Но недаром повести предпослан эпиграф из поэмы “Душенька” И. Ф. Богдановича: “Во всех ты, Душенька, нарядах хороша”. Обстоятельства (родители молодых людей внезапно примирились; старший Берестов с сыном являются в Прилучино с визитом; Алексей не должен узнать Л. М. – иначе интрига самоуничтожится) заставляют ее разыграть совершенно иную роль. “Крестьянка” Л. М. принимает “иноземный” облик во вкусе французского XVIII в. (смуглость скрыта белилами; локоны взбиты, как парик Людовика XIV, рукава – как фижмы мадам Помпадур). Ее цель – остаться неузнанной и не понравиться Алексею, и цель эта достигнута вполне.
Однако автору (и читателю!) она по-прежнему нравится; любые переодевания, любые игровые маски лишь оттеняют неизменную красоту ее души. Души русской, простой, радостной, открытой и сильной.
Сюжет быстро движется к счастливой развязке: родители ведут дело к свадьбе; напуганный Алексей готов пренебречь сословной разницей и жениться на “крестьянке”. В последней сцене он врывается в комнату “барышни” Л. М., чтобы объяснить ей, почему он не может, не должен становиться ее мужем. Врывается – и застает “свою” Акулину, “переодетую” в дворянское платье и читающую его же письмо. Границы игры и жизни смещаются, все запутывается, повторяется ситуация повести “Метель”: герой должен объявить героине о причинах, делающих их брак невозможным – и оказывается у ног своей невесты. (Заметно, что обе истории рассказаны Белкину “девицей К. И. Т.)
Эпиграф, предпосланный ко всему циклу (“…Митрофан по мне”) и поначалу связанный лишь с образом простодушного рассказчика Ивана Петровича Белкина, окончательно распространяется на всех персонажей “болдинских побасенок”, – исключая Сильвио из “Выстрела”.