Повесть смутного времени и роман Петр Первый (Толстой А. Н.)

“Повесть смутного времени” и “День Петра”, при всей самостоятельной значимости, важны также для понимания эволюции А. Н. Толстого – исторического писателя. Речь идет и о языке, и О понимании истории.

В конце 1916 года, когда Алексей Толстой собирался писать “День Петра”, он читал исторические документы XVII – начала XVIII века – в частности, судебные материалы. Позже в одной из своих статей он вспоминал о первом прочтении им пыточных записей из политических процессов предпетровского и петровского времени так: “…вдруг

моя утлая лодчонка выплыла из непроницаемого тумана на сияющую гладь…

Я увидел, почувствовал, осязал: русский язык…

Дьяки и подьячие Московской Руси искусно записывали показания, их задачей было сжато и точно, сохраняя все особенности речи пытуемого, передать его рассказ. Задача в своем роде литературная… В судебных (пыточных) актах – язык дела, там не гнушались “подлой” речью, там рассказывала, стонала, лгала, вопила ОТ боли и страха народная Русь.

Язык чистый, простой, точный, образный, гибкий, будто нарочно созданный для великого искусства”.

Стилистически (меньше – лексически)

“Повесть смутного времени” сочетает ровную авторскую речь, не пытающуюся подделаться под XVII век, с почти дословным пересказом документов этого времени. Загадка мастерства А. Н. Толстого в том, что “стыков” между ними не чувствуется, ровная речь рассказчика вполне могла принадлежать, верит читатель, и человеку Смутного времени. В “Дне Петра” такого единства нет, автор сознательно противопоставляет себя персонажам: его задача – оценить действия Петра.

Опыт овладения языком XVII – XVIII веков сказался в романе. Первая и частично вторая книги “Петра Первого” по стилю, лексике и реалиям соотносятся с “Повестью смутного времени”, вторая и особенно третья – с “Днем Петра”. Понимание же русской истории менялось у А. Н. Толстого со временем.

К роману “Петр Первый” писатель шел сложным путем. Первые его произведения о “царе-революционере” не были простыми заготовками, которые впоследствии, обросши новыми подробностями, составили бы многостраничный том. В работе над романом Алексей Толстой преодолевал самого себя – прежнего.

Он знал теперь гораздо больше о Петре и о России его времени; но главное, он понимал это время несравненно глубже.

Написание Толстым двух первых книг романа сочеталось с воссозданием образа Петра Первого и его эпохи в других литературных жанрах. В 1934 году Толстым написана пьеса “Петр Первый”. В 1938 году пьеса будет переработана в полном соответствии с текстом романа. В 1933-1936 годах на основе уже опубликованных частей “Петра Первого” написана книга для молодых читателей.

В это же время Толстой создает сценарий кинофильма “Петр Первый”.

Работа над одной темой в разных жанрах позволяла писателю каждый раз по-новому взглянуть на уже отработанный и как бы изжитый материал. Это, наряду с полученными от критиков и читателей замечаниями, помогло автору доработать текст романа при переизданиях. Жанр романа позволил Алексею Толстому создать то, что невозможно было ни в рассказах, ни в пьесах: многоплановость действия, проявляющуюся как через обилие разнохарактерных персонажей, так и через смену ситуаций.

Концепция “одинокого героя” уже преодолена автором. Книга – не о человеке, а о стране, вернее, о человеке, важном для страны. Тема “Петр и народ” чем дальше, тем выразительней решается Алексеем Толстым как “Петр народный”.

В конце концов в единый облик русского народа сливаются в романе образы множества людей, то проходящих через все три книги, то упомянутых вскользь, бегло: портретом, фразой.

Вчитайтесь в разговор при сожжении Квирина Кульмана: разве что в “Аэлите” самого Алексея Толстого, в сцене отлета с Земли, можно найти столь емкий образ разнородной и вместе с тем единой толпы. Люди воспринимают казнь Кульмана по-разному, от “давно бы пора – табашников проклятых…” до “людей жгут за веру… Эх, пастыри!..”.

Но жалость к беззащитному объединяет всех. Эта черта народного характера, неистребимая при всей жестокости петровского времени, постоянно проявляется в романе. Пользуясь приемом “несобственно-прямой речи”, Толстой то ли от себя, то ли от дьяка Суслова вскользь роняет об иностранных офицерах: “…их, бедняг, 18 последнее время много начали выгонять со службы за глупость и пьянство”. Вроде бы все правильно: почему не выгонять глупых и пьяниц?

Но это оброненное “бедняг” придает фразе многозначность, К рациональному отношению добавляется душевное.

Таким косвенным, создающим настроение подтекстовым приемом Алексей Толстой умело пользуется на протяжении всей книги. Иногда это – упоминание о нищете крестьян, доводящей до побегов на окраины (численность населения России за время царствования Петра сократилась на четверть не только из-за войн, но и потому, что люди бежали в недосягаемые для чиновников места). Иногда – противоречие в портрете Петра: “Он говорил мало, слушал внимательно, выпуклые глаза его были строгие, страшноватые; когда же… он опускал их – круглощекое лицо его с коротким носом, с улыбающимся небольшим ртом казалось добродушным”.

Многозначны и литературные ассоциации. Описание Петербурга к третьей книге выдержано в весенних, бодрых тонах. Мельком, с середины абзаца упоминается начатая постройкой крепость. “Пока только один из бастионов – бомбардира Петра Алексеева – был до половины одет камнем (курсив мой. – С. С), там на мачте плескался белый с андреевским крестом морской флаг – в предвестии ожидаемого флота”.

Казалось бы, картина оптимистичная: флот, который, как мы знаем, прославится победами; бастион, носящий царское имя… Но стоит понять, что речь идет о Петропавловской крепости, как становится ясным, что “бастион бомбардира Петра Алексеева” – это Алексеевский равелин, будущая тюрьма для революционеров; “Одеты камнем” же – заглавие вышедшей в 1924 году, широко известной и в 30-е годы книги О. Форш о революционере Михаиле Бейдемане, сошедшем с ума от 20-летнего заключения в Алексеевском равелине. Алексей Толстой случайных слов не употреблял; именно на эту ассоциацию он и рассчитывал.

Алексей Толстой прекрасно знал русский фольклор. Знал он, конечно, и то, что в народе отношение, к Петру было неоднозначным. В солдатских и матросских песнях и сказках, в легендах севера России Петр запомнился прежде всего как “народный царь”. Но В народной лубочной литературе XVIII века Петр изображался под видом хищного и хитрого кота Котобрыса.

В романе единственный раз Петр сравнивается с мышонком – при описании стрелецкого бунта, на всю жизнь напугавшего маленького царя. Но в этой же сцене появляется и потом пройдет через все три книги уподобление Петра коту: “отшвырнули… как котенка”; “коту смех, а мышкам слезы” (это о “потешных баталиях”, и такое выражение буквально совпадает с лубочной антипетровской агитацией); “стал похож на кота” (при виде бояр); “как кот, фыркнул… вслед” (оступившемуся секретарю Макарову).

Источники:

Толстой А. Н. Петр Первый: Роман/Вступ. ст. С. Серова.- М.: Худож. лит., 1990.-637 с.

Аннотация:

В историческом романе А. Н. Толстого (1883-1945) “Петр Первый” показан один из переломных моментов в истории России, когда, по словам автора, завязывался “русский характер”.

Первая книга романа посвящена борьбе Петра и его сторонников с традициями старомосковской Руси. Во второй – рассказывается, как в войнах с внешними врагами крепнет новое Российское государство. Третья, неоконченная книга, повествует о победах России в Северной войне.

Умело пользуясь языком петровского времени, А. Н. Толстой воссоздает образ главного героя и дух эпохи.