ПОВЕСТЬ О НОВГОРОДСКОМ ПОСАДНИКЕ ЩИЛЕ

Повесть была написана каким-то церковником на основе устной легенды, сложившейся не без влияния патериковых и пролож-ных сказаний, возникшей, видимо, в начале XIV в. и связанной с построением Щилом в 1310 г. в окрестностях Новгорода церкви в честь Покрова. Будучи создана в середине XV в., повесть неоднократно перерабатывалась вплоть до конца XVII в., пройдя через шесть редакций и в XVIII в. проникнув в лубочную литературу, а затем в народную сказку. Повесть начинается с сообщения об отказе архиепископа Иоанна освятить построенную Щилом церковь на том основании,

что он был ростовщиком.

По повелению Иоанна Щил ложится в горб, который проваливается в землю; на церковной стене Иоанн велит изобразить Щила пребывающим в аду. Освобождение Щила из ада и освящение построенной им церкви совершаются лишь после троекратных “сорокоустов”, отслуженных сыном Щила в течение сорока дней в сорока новгородских церквах. Щил был, очевидно, ростовщиком-монахом. Посадничество Щила – вымысел скорее всего составителя повести, которому невыгодно было выставлять монаха в качестве ростовщика.

Не соответствующим исторической действительности является и присутствие

в повести архиепископа Иоанна, якобы освящавшего церковь, построенную Щилом: это очень популярное в Новгороде имя заменило собой имя значительно менее популярное – архиепископа Давида, при котором в действительности Щилом была построена церковь. Написание повести стоит в прямой связи с энергичной защитой новгородской церковью своего права на обогащение путем “вкладов по душе”. Пропаганда спасительности молитв по умершим была тем более настоятельна для новгородской церкви, что ей еще и в XV в. приходилось бороться с отголосками ереси “стригольников”, отрицавших необходимость как таких молитв, так и всяких приношений в пользу церкви в связи с поминаниями умерших.

Наряду с Иоанном в новгородских преданиях фигурировало и другое популярное имя – архиепископа Моисея, дважды занимавшего архиерейскую кафедру – в 1325-1329 и в 1352-1359 гг. Второй период управления Моисеем новгородской кафедрой характеризовался очень натянутыми его отношениями с Москвой, стремившейся ущемить церковную самостоятельность Новгорода. В житии Моисея, написанном Пахомием Логофетом в тоне, угодном новгородцам, рассказывается о том, что назначенный Иваном III на новгородскую кафедру москвич Сергий, прибыв в Новгород и войдя в церковь, где был погребен Моисей, распорядился открыть гроб, чтобы видеть мощи Моисея.

Стоявший при гробе священник отказался это сделать, сказав, что этот гроб может открыть только архиерей. “Слышав то,- говорится далее,- Сергий вознесся умом высоты ради сана своего и яко от Москвы прииде и рече дерзновенно: “Кого сего свердия сына и смотрити!” После этого он вышел из церкви и с того часа стал слабеть умом и “изум-неватися” (т. е. вовсе лишился ума) и до того дошел, что впал в конечное исступление. Выходил он из келий “безлепотно”, не вовремя, без архиерейского одеяния и садился у церкви, где погребен был Евфимий, иногда же у врат св. Софии. И в таком состоянии пробыв в Новгороде девять месяцев, он был возвращен в Москву.

Такое с ним приключилось, наставляет житие, за то, что божьего угодника, равного ему саном, не почтил, но, напротив, укорил. Рассказ заканчивается словами: “Такова суть воздаяния горделивым зде видимо, в будущем же веце бесконечно” . По народному новгородскому преданию, вошедшему в летопись, Сергия наказал архиепископ Иоанн, “что на бесе ездил”. Псковский вариант сообщает, что Сергий наказан был покоившимися в Софийском соборе новгородскими святителями за то, что он вошел на новгородскую кафедру при живом новгородском архиепископе Феофиле, отвезенном в Москву. Совершенно иначе о судьбе Сергия повествует московский вариант: по этому варианту, новгородцы волшебством отняли у Сергия ум, потому что он прекословил им 2.

Сходство с новгородским преданием о Моисее имеет занесенное в летопись под 1462 г. новгородское же предание о посещении Иваном III, перед покорением Новгорода, церкви Преображения в Ху-тынском монастыре, где лежали мощи новгородского святого Вар-лаама. Когда великий князь хотел открыть гроб Варлаама, оттуда внезапно поднялся пламень и едва не сжег князя, в ужасе после этого бежавшего из церкви. Следами этого события – по преданию – до сих пор остаются обожженные пламенем деревянная дверь и трость Ивана III.