“Повесть о Дракуле” в русской письменности

“Повесть о Дракуле” не воспринималась на Руси как историческая повесть; время, обстоятельства правления и подлинное имя ее главного действующего лица Дракулы – Влад Цепеш – не было упомянуто автором, именовавшим его Дракулой, прозвищем (дракон, дьявол), под которым этот князь был известен за пределами Валахии.

Повесть начинается с краткого сообщения о том, что “в Мутьянской земле” был “христианин воевода именем Дракула влашеским (румынским) языком, в нашим диавол” и что этот воевода был “зломудр”, как по имени,

так и по образу жизни. Свой рассказ автор ведет, как и в “Житии Михаила Клопского”, не с начала жизни главного персонажа, а с середины: он рассказывает о приходе к Дракуле турецких послов, отказавшихся снять свои “капы” (шапки). Они говорили, что таков “закон” их страны. “Хощу ващего закона подтвердити, да крепко стоите (чтобы вы его крепко держались)”, – заявляет Дракула и приказывает прибить им шапки к головам “гвоздием железным”.

После этого рассказывается о войне Дракулы с турецким царем, во время которой он не раз побеждал царя и покрывал его “срамом”. Далее следует ряд

анекдотов о “зломудрии” Дракулы. Описывается неудача Дракулы в войне с соседним государем – венгерским королем “Матеашем” (Матвеем Корвином) и его пребывание в плену в Венгрии.

Ценой отказа от православия и перехода в “латинство” Дракула возвратил себе корону и вновь вступил в войну с турками. В этой войне он и погиб: во время сражения отделился от своего войска, от радости въехав на гору; валашские воины, приняв своего государя за турка, закололи его копьями.

Как и сказания о Соломоне и Китоврасе, “Повесть о Дракуле” состояла в основном из отдельных эпизодов, и, как в “Соломоне и Китоврасе”, такая дробность построения вовсе не означала отсутствия единой темы. Эпизод за эпизодом рисовал “зломудрие” мутьянского воеводы – своеобразное сочетание изощренной жестокости с остроумием. Эпизоды эти представляли собой своеобразные анекдоты, многие из которых строились как загадки, имевшие метафорический смысл.

Дракула не просто казнит попавших ему в руки людей – он испытывает их, и недогадливые, “неизящные” (недостаточно хитрые) испытуемые, не умеющие “против кознем (хитростей) его отвечати”, трагически расплачиваются за свое “неизящество”. Яснее всего это видно на эпизоде с нищими. Собрав по всей своей стране “бесчисленное множество нищих и странных (странников)” и угостив их в “великой храмине”, Дракула спрашивает: “Хощете ли, да сотворю вас беспечалны (избавлю вас от печалей) на сем свете, и ничим же нужни будете (не будете испытывать нужды)?” Не поняв второго, зловещего смысла его слов, нищие с восторгом соглашаются.

Дракула освобождает их “от нищеты” и “от недуга”, сжигая в запертой “храмине”. Так же поступает Дракула и с турецким царем: он обещает ему “послужить”; турецкий царь, понявший эти слова буквально, очень рад. Дракула разоряет турецкие владения и сообщает царю, что, сколько мог, столько ему послужил. На такой же двусмыслице строится и первый эпизод повести.

Дракула обещает турецким послам “подтвердиTM” (подкрепить) их обычай ни перед кем не снимать шапок и “подтверждает” его, прибив турецким послам шапки к головам гвоздями.

Мотив испытания, проходящий через все эти эпизоды, принадлежит к числу излюбленных мотив средневековой литературы и фольклора. Мотив этот был хорошо знаком и древнерусской литературе: так же “изящно” и так же жестоко, как Дракула, “испытывала” древлянских послов Ольга в “Повести временных лет”; мотив испытания встречается и в “Повести об Лкире премудром”.

Каков же был смысл “Повести о Дракуле”, что хотел сказать автор, представляя читателю своего “зломудрого” героя? В научной литературе предлагались самые различные решения вопроса: одни исследователи видели в повести только осуждение тирании и считали, что она распространялась в боярских кругах, враждебных самодержавию, другие считали, напротив, что повесть написана в поддержку грозной и справедливой власти и тех репрессий, которые применялись феодальным государством против его врагов. Возможность столь противоречивых оценок объясняется тем, что сюжет “Повести о Дракуле”, как и сюжет “Соломона и Китовраса” и “Стефанита и Ихнилата”, не может быть сведен к какому-либо определенному выводу или поучению. Дракула совершает бесчисленные злодейства, сжигает нищих, казнит монахов, женщин, мастеров, изготовивших ему бочки для запрятанных сокровищ; он обедает среди кольев, на которых разлагаются “трупия мертвых человек”.

Но он же ведет борьбу с турками, борьбу героическую и, несомненно, вызывающую одобрение читателя, и погибает в этой борьбе, ненавидит “зло”, уничтожает воровство и устанавливает в своем государстве справедливый и нелицеприятный суд, от которого не мог откупиться ни вельможа, ни священник, ни монах,- ни простой человек, ни богач.

Отношение автора повести к Дракуле можно понять, сравнив ее с западными сочинениями о том же персонаже. Если авторы немецких рассказов рисовали только изуверскую жестокость “великого изверга”, то итальянский гуманист Бонфини, писавший в Венгрии, как и его русский собрат, подчеркивает сочетание в Дракуле “неслыханной жестокости и справедливости”. Но в отличие от хроники Бонфини “Повесть о Дракуле” была не публицистическим, а беллетристическим памятником – автор его не высказывал поэтому своей оценки героя в прямой форме, а рисовал весьма необычный образ этого князя.

Дракула – не просто злодей, но вместе с тем он не похож и на справедливого правителя, который должен был быть в средневековых памятниках добр и благочестив. Дракула – веселящееся чудовище, испытывающее свои жертвы (такие чудовища изображались в некоторых народных сказках). Совершенно необычный для житийной или героической воинской повести, Дракула был еще ближе к главным персонажам переводной беллетристики, чем герой “Повести о старце”. Мудр и жесток был Китоврас в “Соломоне и Китоврасе”; умен и коварен – Ихнилат в “Стефаните и Ихнилате”.

Самооправдания Дракулы по поводу убийства нищих или казни послов во многом напоминали хитрые рассуждения Ихнилата во время суда над ним.

Так же как и при чтении “Соломона и Китовраса” и “Стефа-нита и Ихнилата”, читатель сам должен был решить, как ему относиться к такому герою.

Это приводило к тому, что восприятие этой повести было еще более разнообразным, чем восприятие других подобных памятников. В XVI в. “Повесть о Дракуле” не переписывалась и исчезла из рукописной традиции – это объяснялось (наряду с общими причинами исчезновения светских повестей, о которых мы будем говорить в следующей главе) отчасти тем обстоятельством, что повесть слишком откровенно рисовала жестокость “грозной” власти. В XVII в. повесть вновь появилась в письменности, но во многих списках ее переделывали, стараясь упростить сложный и двойственный образ Дракулы, – его превращали либо только в жестокого, либо только в мудрого правителя.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...

“Повесть о Дракуле” в русской письменности