Последствия значение произведения Путешествие из Петербурга в Москву (Радищев А. Н.)
Чавкали копыта. Обляпанный осенней грязью возок колыхало на рытвинах. Солдаты в треуголках посоловело глазели вокруг: косматые серые облака волоклись по полям, седые кусты набрякли дождевой капелью… Между конвойными сидел человек в нагольной мужицкой шубе, скованный цепью.
Это был Александр Радищев.
Впереди, за дождями и грязями, лежали не просто села и города – Чудово, Спасская Полесть, Подберезье, Новгород, – а главы крамольной книги, его книги, всполошившей столицу летом 1790 года.
По горькой иронии судьбы первый мыслитель
Вокруг была екатерининская Россия – крепостная, голодная, с страдальческими, налитыми горем очами, исполосованная самодержавной плетью.
Но он видел ее и иной. “Я зрю сквозь целое столетие”, – сказал он. Он видел Россию объятой шумным пламенем крестьянской революции, в руинах помещичьих усадеб – восставшей, республиканской Россией, страной народовластия, свободы.
Его книга и Россия были одно. Он твердо знал это. И это было единственное,
Как ни трудно было узнать в медлительном арестанте с бескровным лицом прежнего Радищева – энергичного, порывистого начальника Петербургской таможни, – все той же гордой посадки была его голова, все той же мощной лепки высокий лоб, все тем же умом светились глаза, хотя позади были семьдесят дней в затхлой и темной, как погреб, камере Петропавловской крепости.
Его книга, отпечатанная верными людьми в специально на то заведенной Радищевым домашней типографии, вышла без имени автора и под самым заурядным заглавием – “Путешествие”. Еще одно “путешествие”, каких немало переводилось и печаталось. Одним “путешествием” больше!
Не оттого ли штатный опекун российской словесности петербургский обер-полицеймейстер дозволил выпустить книгу, не читая ее!..
Но уже через несколько дней после появления “Путешествия” о нем говорит Петербург, в свободомыслящих кругах оно “входит в моду”, один экземпляр оказывается на столе самой Екатерины, и взбешенная императрица, не в силах оторваться от книги, читает ночь напролет. Полиция открывает имя писателя.
Екатерина не просто читала – две недели она штудировала книгу Радищева с пером в руках. Царица сама начала следствие, сама готовила обвинительный материал, раскрывая в своих примечаниях опасность книги для дворянской крепостнической монархии.
“Тут царям достается крупно”, “сочинитель не любит царей и, где может к ним убавить любовь и почтение, тут жадно прицепляется с редкой смелостию”, “царям грозится плахою”, “помещиков сочинитель казнит”, “надежду полагает на бунт от мужиков”,- писала она, отчеркивая в книге “места сильнейшие”.
В переписке с европейскими философами Екатерина рисовала Россию обителью благоденствия и тишины. Книга Радищева вдребезги разбивала позлащенную ложь и была страшна уже этим. Пытаясь возражать писателю, в заметках на “Путешествие” Екатерина чернила Радищева, писала, что он-де ко злости склонен” и “все видит в темначерном виде”.
Но Радищев, знавший стандартный лексикон гонителей правды, воспроизвел его в главе “Спасская По – лесть” своей книги задолго до того, как царица разразилась бранью. Писатель побеждал в заочной полемике: на его стороне была истина. Оттого Екатерине приходилось поправлять, перемарывать написанное.
“Лучше судьбы наших крестьян нет по всей вселенной”,- запальчиво восклицала она. А петербургские, московские “Ведомости” из номера в номер публиковали объявления: “Продаются дворовых человека, из которых один псарь, а другой музыкант. Также продается мерин серой.
Аглинской породы, неезженой…”; “Продается ткач 35 лет с женой и дочерью и вятский жеребец 6 лет…” И Екатерина, дабы не показаться смешной в глазах тех, кому адресовались ее записки, вынуждена была переиначивать фразу: “Лучше судьбы наших крестьян у хорошева помещика нет по всей вселенной”.
Еще страшнее книга Радищева была тем, что она доказывала законность и неизбежность народной революции, которая сметет самодержавие. Книга славила революцию.
Неудивительно, что императрица еще не закончила читать “Путешествие из Петербурга в Москву”, а Радищев был уже водворен в Петропавловскую крепость. “Келейные допросы” вел сам Степан Шешковский – свирепый тщедушный старик, имя которого вселяло в петербуржцев ужас. “Домашний палач” Екатерины, глава тайной экспедиции, в 1775 году он пытал Емельяна Пугачева. Посылая свои заметки на “Путешествие” Шешковскому, императрица, недвусмысленно высказалась о Радищеве: “Бунтовщик хуже Пугачева”.
Эти слова, да еще записки Екатерины, и были обвинительным актом по делу об Александре Радищеве и его книге, “наполненной самыми вредными умствованиями”, хотя делом Радищева занималась не одна судебная инстанция.
В душный и жаркий июльский полдень Радищеву был зачитан смертный приговор, вынесенный уголовной палатой Петербургского суда. Днем позже Радищев написал завещание, мысленно прощаясь с детьми, отцом и женщиной, которую любил. Он ждал, что с казнью не замедлят.
Но миновал месяц. Прошли еще десять дней…
Он ничего не мог делать. Не мог не только писать – думать. Слух его необычайно обострился, и, когда по коридору топотали, гремя тяжелыми ключами, стражники, тело его напрягалось: “Сейчас…” Он собирал силы, чтобы достойно встретить смерть.
А тем временем решение уголовной палаты утвердил и усилил сенат: “казнить смертию, а имянно… отсечь голову”, а пока, “заклепав в кандалы, сослать в каторжную работу в Нерчинск”. Затем доклад сената дотошнейше изучила Екатерина и усмотрела в нем изъян: умолчание о преступлении против присяги. Государственным советом в приговор была незамедлительно внесена усугубляющая поправка, и бумаги вновь легли на стол Екатерины.
Радищев ждал казни.
Глухой, словно идущий из-под земли гул соборных курантов проникал в камеру. От него стыла, кровь.
Но Екатерина медлила.
Она держала в руках трижды утвержденный смертный приговор Радищеву, которого так добивалась. Оставалось обмакнуть перо…
Царица должна была отправить на плаху писателя, все преступление которого состояло в издании книги. Не сама ли Екатерина создавала себе ореол “просвещенной государыни”? И разве ей хотелось укреплять мнение, что книга Радищева могла пошатнуть самодержавный трон?..
Столица Санкт-Петербург праздновала заключение мира со Швецией, а мир всегда означал амнистию. Можно ли было “матери отечества”, изливавшей по сему случаю “щедроты и доброты”, не проявить “милосердия”!..
Иезуитски изощренная и искушенная государыня была воистину первой актрисой империи. Она решила не подписывать приговора.
Приговор был, о нем узнали. Теперь она могла явить великодушие.
Припомнив доношения о плохом здоровье осужденного и имея в виду приближение зимы, Екатерина изволила “помиловать” Радищева сослать его в Илимск “на десятилетнее безысходное пребывание”.
Узнавшие об этом указе содрогнулись. Русский посол в Лондоне писал: “Десять лет Сибири хуже смерти…”
Екатерина не сомневалась, что после крепости Радищев не выдержит дороги в семь тысяч верст или, на худой конец, умрет в Сибири. Приговор свершится, пребывание все равно окажется “безысходным”.
Со “зловредной” же книгой, думала она, покончено: большая часть тиража сгорела в кухонной печи радищевского дома перед арестом сочинителя, остальное, изъятое у продавца и у тех, кто успел купить книгу, было сожжено властями.
Но императрица слишком спешила похоронить Радищева и его книгу. Писателя везли в ссылку, пепел сожженных страниц развеяло ветром, а “Путешествие из Петербурга в Москву” начинало свою вторую – подпольную жизнь. Более трех десятков экземпляров сохранилось, и книга тайно пошла кочевать из рук в руки.
Заскрипели Перья. Рукописные тетради понесли России негодующее радищевское слово. Один из таких списков писатель увидит в захолустном Кунгуре, возвращаясь из сибирской ссылки.
Источники:
- Горький А. М По Руси; Хозяин/Предисл. и прим. Е. А. Тенишевой.- М., Правда, 1986. – 480 с., ил.Аннотация:Радищев А. Н Путешествие из Петербурга в Москву / Вступ. статья и примеч. Ал. Горелова; Оформ. худож.
И. Астапова.- Л.: Худож. лит., 1981.- 200 с. (Классики и современники. Русская классическая литература)
А. Н. Радищев (1749-1802) – писатель-революционер. Его главная книга “Путешествие из Петербурга в Москву” (1790) таилась первым произведением в русской литературе, которое имело огромное революционное значение. Все стороны общественной, экономической и политической жизни крепостнической России подверг Радищев глубокому анализу и гневному обличению.