Поле брани – нецензурная лексика в русском языке

Фонд “Общественное мнение” провел социологическое исследование, во время которого респондентам было зада­но три вопроса о нецензурной лексике и ее использовании. Вот какие ответы были получены:

“Используют ли ваши знакомые в своей речи не­цензурные выражения?” – “Да” ответили 67%.

“Согласны ли вы с тем, что ненормативную лек­сику нельзя использовать ни при каких обстоятель­ствах?” – “Да” ответили 67%.

“Приходилось ли вам слышать, как известные люди употребляют нецензурные выражения (в вы­ступлениях

на радио, телевидении)?” – “Да” отве­тили 64%.

Как видно из этих результатов, статус нецензурной лек­сики достаточно противоречив. С одной стороны, две трети опрошенных убеждены, что ее нельзя использовать ни при каких обстоятельствах.

С другой стороны, две трети опрошенных утверждают, что слышат ее из уст знакомых и даже известных людей в про­граммах на радио и телевиде­нии. В общем, если запрет на употребление нецензурной лексики существует, то ему мало кто следует.

На самом деле нецензур­ная лексика не может не по­являться в речи. Слова су­ществуют для того, чтобы их произносили, а

не для того, чтобы “умалчивали”. Вопрос, следовательно, заключается в том, может ли человек позво­лить себе нецензурно выражаться.

Это вопрос этический, и каждый вправе решать его так, как считает нужным.

Но есть и другой, гораздо более важный момент. Лич­ное отношение человека к неприличным словам, которые он произносит или пишет, не значит почти ничего по срав­нению с отношением людей, которые их слышат или чи­тают. В конечном счете, каждый из нас должен думать об окружающих.

Мат в художественной литературе? Такая возможность чисто теоретически существует, а потому она не может не воплотиться в конкретных произведениях. И в некоторых (скорее всего, не всех) случаях нецензурная лексика дей­ствительно работает на решение художественных задач, на характеристику героев, на выражение особого миро­восприятия. В этом смысле она представляет собой часть структуры, художественной ткани произведения.

Существу­ет, например, похабная литература, восходящая к творчеству Баркова, а если копнуть глубже – к русским заветным сказ­кам, собранным еще в XIX веке А.Н. Афанасьевым. Само содержание таких текстов делает необходимым использо­вание “крепких слов”. Кому-то это не нравится?

Это его право. Посещать общественные туалеты нас тоже никто не принуждает.

В русском языке есть буква X, которая в наши дни называется “ха”, а до реформы ор­фографии 1918 года носила название “херъ”. Наверное, вы догадаетесь, почему название этой буквы сейчас употребляется для заме­ны известного нецензурного слова.

В последние десятилетия этот по сути безобидный эв­фемизм стал считаться неприличным, что естественно, по­скольку эвфемизмы всегда рано или поздно “выветрива­ются”, утрачивают свою силу. То же случилось и с другими словами, производными от названия буквы X, например, с глаголом похерить. Но изначально этот глагол не означал ничего плохого: если вы встретите слово похерить в про­изведении классика, имейте в виду, что, скорее всего, оно значит просто “перечеркнуть крестом”.

А вот, например, в произведениях Юза Алешковского не­цензурная лексика в сочетании с просторечием и жаргонами полноценно и мощно “работает” на создание образа рассказчи­ка, от лица которого ведется повествование. Это настоящий че­ловек из низов – без прикрас, такой, какой он есть. Разве он не достоин того, чтобы его запечатлели?

Русская литература всегда отличалась особым интересом к “маленькому человеку”.

Конечно, нельзя забывать об этике. И этический вопрос за­ключается не только в том, что художественный текст – это текст, который кто-то будет читать. По-настоящему этической проблемой является то, что художественный текст общедосту­пен. А это означает, что он может попасть в руки любому чело­веку.

И со стороны издателя было бы разумно каким-то образом давать потенциальному покупателю книги знать о том, какова у этой книги “начинка”. К сожалению, это не делается.

В практике составления словарей этот вопрос решен почти однозначно. Общие словари русского языка не должны содержать нецензурной или грубой бранной лексики, потому что ими поль­зуются разные люди. Такой словарь нацелен на широкую аудито­рию, а потому предсказать реакцию каждого читателя невозможно.

Кого-то из читателей наличие в словаре нецензурной брани пора­дует или оставит равнодушным. Но кого-то оно может оскорбить.

Другое дело – специальные словари, которые нацелены на узкую аудиторию, состоящую из специалистов и простыхлюбителей “крепкого словца”. В этом случае характер словаря очевиден из его названия, и тот, кто не желает иметь дело с та­кими изданиями, книгу в руки не возьмет. Отказаться от таких словарей, в общем-то, невоз­можно.

Ведь наука объективна, она должна фиксировать всеязыковые явления, не давая им субъективной оценки. И пласт нецензурной лексики в силу этого она не может обойти. Нравится это кому-то или нет, но мат – это часть культуры, а точ­нее, важная составляющая низовой культуры.

И о значимости нецензурной лексики для русской культуры говорит обилие ее названий: ненормативные выражения, нецензурные выра­жения, обесценная лексика, мат, матерные выражения, непечатные выражения, неприличные, непристойные выражения, скверные слова, похабные слова, “крепкое словцо”, заборные слова, площадные слова, мужская лексика…

Наконец, такие словари нужны лингвистам, которые, напри­мер, привлекаются в качестве экспертов по уголовным делам об оскорблениях. Словарь в данном случае является очень существенным подспорьем, поскольку позволяет дать все­сторонние, не голословные разъяснения суду по поводу тех или иных выражений.

Это правило – не добавлять в общие словари неприлич­ных выражений – в отечественной лексикографии наруша­лось лишь изредка, в основном в периоды социальной нестабильности. Читатель наверня­ка догадался, когда именно это происходило. Естественно, во времена перестройки, когда последние ограничения окон­чательно пали и в некоторых популярных словарях (напри­мер, в классическом словаре С.И. Ожегова и Н.Ю.

Шведовой) стали появляться отдель­ные слова, которые там же в советское время увидеть было невозможно.

Кроме того, нечто подобное произошло в начале XX века, когда знаменитый словарь В.И. Даля вышел в новой ре­дакции. Русский лингвист И.А. Бодуэн де Куртене, кото­рый осуществлял переработку, мотивировал это решение стремлением к объективной фиксации “живого языка”.

Читатели в массе не приняли этой переработки. К тому же такое решение явно противоречило замыслу В.И. Даля, ко­торый, по собственному его признанию, при составлении словаря руководствовался “вкусом и любовью к чистоте языка”.

Поэтому в настоящее время мы пользуемся вто­рым, а не третьим, бодуэновским, изданием классического словаря.

Таким образом, абсолютного запрета на нецензурную лексику не существует и существовать не может. Но ее

использование в высшей степени зависит от принципа уместности. Ограничения, вытекающие из этого принципа, носят не абсолютный, но очень жесткий характер. Ведь не случайно даже закон берет на себя задачу исключения пу­бличного употребления нецензурной лексики в обществен­ных местах (ст. 20.1 Кодекса об административных право­нарушениях РФ) и наказания за оскорбления в неприличной форме (ст.

130 Уголовного кодекса РФ).