Поэзия и политика
( Злотников Натан Маркович (1934) – поэт.)
Может быть, только тема нашего разговора поставила рядом эти два понятия. А ведь поэзия и политика – это родные сестры, не догадывающиеся о своем родстве. Я бы рискнул сказать, что они не догадываются и о своем вечном соперничестве.
Ведь на том достославном сказочном балу, с которого Золушка бежала, уронив вместе с двенадцатым ударом часов свой хрустальный башмачок на дворцовой лестнице, была, вне всякого сомнения, ее соперница, имевшая, как говорится, определенные виды на Принца и, надо думать,
Это связано с совершенно различным ощущением времени: в одном случае – трепетный счет в масштабах единственной и так быстро уходящей жизни, в другом – циничная Кощеева щедрость, где недостойно употреблять даже само понятие “жизнь”, более подходят: “отрезок времени”, “период”, “срок” и тому подобное. Однако наша метафора
Но это сюжет уже другой сказки.
Поэтому столь характерны драматические ноты для муз Кантемира, Державина, Ломоносова, Грибоедова, Жуковского, Тютчева и других, кто не только много сил отдал на государевой службе, но и преуспел в ней. О военном поприще нет нужды говорить: российскую поэзию, особенно второй половины XVIII – вплоть до середины XIX века – трудно представить не в армейском мундире. Политики прочно, говоря современным языком, связаны со злобой дня и поэтому редко задаются вечными вопросами; поэты только этим и занимаются, потому, надо думать, живут коротко. Меня давно уже волнует одно обстоятельство.
Речь идет о письме Владислава Ходасевича к своему другу, писателю Б. А. Садовскому, по поводу начавшейся работы (написана была лишь пятая часть ее) над жизнеописанием императора Павла I. “…Сообщу Вам по секрету тему: принц Гамлет и император Павел. Я о Павле читал порядочно, и он меня привлекает очень. О нем психологически наврано, хочется слегка оправдать его.
Стал я читать, удивляясь, что никому не приходило в голову сравнить его с Гамлетом. И вдруг узнал, что в 1781 году в Вене какой-то актер отказался играть Гамлета в его присутствии. Нашел и еще одно подтверждение того, что кое-кто из современников догадывался о его “гамлетизме”. Потомки произвели его
в идиоты и изверги…” (Александру I, отцеубийце, именно подобного рода версия и могла сослужить службу.)
Меня волнует эта история не только тем, что несуразности и “чудачества” предопределили судьбу могущественного самодержца, а именно нечаянное его свойство задать вечный вопрос, то качество, которое Ходасевич определил как “гамлетизм”, меня волнует жестокое соперничество поэзии и политики даже тогда, когда они носят маски друг друга. Меня волнует отвага, с которой Ходасевич посягнул на исторически сложившуюся обусловленность легенды об убитом, у него были документально не очень прочные, но поэтически весомые аргументы оспорить официальную версию гибели Павла I. Он выступал невольным участником непрекращающегося спора, спора между поэзией и политикой. А ведь это обреченное дело.
Каждое истинное явление поэзии тратит, если уместно так сказать, много звездного топлива, прежде чем оказывается “в кругу расчисленных светил”. Карта звездного неба – это то, чему можно верить, и люди давно и неслучайно ориентируются на нее в пути (даже сегодня, имея современные навигационные приборы). Но эта картина на века запечатлела только следы вселенских страстей, она – итог того, что свершилось в поэзии, а поэзия живых творцов – это путь, процесс: срывающиеся с орбит звезды, пересекающиеся пожары созидания и разрушения в галактиках, ярко горящие метеориты – вся живущая движением материя.
В этом процессе много непредсказуемого, нечаянного, наивного и… я бы употребил еще одно слово – беззащитного. Политика расчетлива и прагматична, она не может быть непосредственной и чувственной, она чужда сокровенности и скрытый ход своих мыслей никогда не обнаруживает. Она легко и цинично пользуется многим из арсенала поэзии; обратных примеров не случалось. Пуанкаре как-то сказал, что наука – это кладбище гипотез.
Как ни горестно в наше столь политизированное время думать, но даже самым благородным свершениям политики в конце концов суждено обрести себе место, увы, именно на этом кладбище, а звездное небо станется для побежденной (и нередко униженной) поэзии. Может быть, в необратимости и вечности этого “механизма” еще раз утверждаются и торжествуют главные постулаты христианства.
Русская поэзия всегда имела особое предназначение. Оно, это предназначение, и определило драматическую, весьма нередко и трагическую судьбу и поэзии, и всей литературы в нашем Отечестве. Не годы – века – литература играла роль парламента – единственного поприща народного волеизъявления в условиях абсолютизма, тоталитарной власти, цензуры.
Поэтому горестны судьбы ее подвижников – от Пушкина, Рылеева, Некрасова, Полежаева до Твардовского. В сознании современного читателя в одном ряду стоят письма Короленко Луначарскому, “Мы живем, под собою не чуя страны…” О. Мандельштама, “Погорельщина” Н. Клюева, “Реквием” А. Ахматовой, философские откровения Бердяева, Флоренского, Вернадского и других, строки и страницы В. Некрасова, Ю. Домбровского, А. Платонова, М. Булгакова, А. Бека, Ю. Трифонова, В. Тендрякова, А. Клещенко, Арсения Несмелова, потрясающее проникновение в самую суть трагедии Гражданской войны, явленное в поэмах М. Волошина “Россия” и “Усобица”. Я обрываю этот перечень, потому что с грустью понимаю, что перед нами мартиролог.
Журнал “Юность”, где я работал, разделил в конце 80-х – начале 90-х годов с другими честь гражданской реабилитации многого из перечисленного здесь. Итак, важно уяснить (мимо этого опрометчиво проходят иногда наши друзья за рубежом), что слово, то есть литературное деяние, в России чаще всего, почти всегда играло роль политического поступка. Я не противоречу себе: поэзия всегда была далека от того, чтобы политизировать, – она была занята самим смыслом жизни, малейшими движениями человеческой души, добивалась эстетической полноты и композиционной безукоризненности в старинном своем ремесле.
И к нашей гордости, преуспела в этом. Но будем справедливы: ее неудержимо тянуло на бал, где можно людей посмотреть и себя показать, где много блеска и музыки и где можно встретиться с принцем, чтобы влюбиться в него с первого взгляда, безоглядно и рискованно, потерять голову. Но мы ведь любим поэзию за это и надеемся, что в новые времена с нею, как с Золушкой в сказке, все будет хорошо.
Новые времена строят мост, без которого людям не обойтись. Поэзия положила уже немало и своих кирпичей в основание этого моста. И многие прекрасные мои друзья подвижнически служили и служат благородному этому строительству: А. Вознесенский, В. Коротич, Б. Ахмадулина, О. Чухонцев, Н. Рубцов, Ю. Ряшенцев, Д. Сухарев, В. Корнилов, О. Сулейменов, Н. Новиков, Е. Евтушенко, В. Соколов, Б. Окуджава, Ю. Левитанский, И. Шкляревский… Важно только не забыть, что в скрепе, в самой сердцевине возводимого нами, к счастью, не иллюзорного и, надеюсь, надежно и долго сумеющего служить людям моста, под самым первым кирпичом, в основании, покоится хрустальный башмачок.
Да-да, тот самый, который, может быть, совсем не случайно обронила Золушка.