Поэзия Бунина. Часть 1. (Бунин И. А.)
Поэзия Ивана Алексеевича Бунина, этого архаиста-новатора, верного литературным традициям XIX века и вместе с тем шагнувшего вперед в освоении новых художественных средств, являет нам пример движения русской лирики в ее коренных, национальных основах. Оставаясь на протяжении всей своей долгой, почти семидесятилетней творческой жизни натурой исключительно цельной, повинуясь внутреннему велению таланта, Бунин в то же время, в пору дореволюционного творчества, пережил заметную эволюцию, раскрывая на различных перепадах русской общественной
Детство и юность Бунина прошли на природе, в нищающей дворянской усадьбе.
В его формировании как художника сказалось противоборство сословно-дворянских и демократических, даже простонародных традиций. С одной стороны, завороженность былым величием столбового рода, милым миром старины, с другой – искренняя, хотя и поверхностная увлеченность гражданской поэзией. Характерно в этом смысле, что дебютом Бунина было длинное стихотворение “Над могилой Надсона”, написанное с горячим пиететом и сочувствием к поэту-демократу.
Правда, стилистически, всем художественным
Однако было бы ошибкой представить себе молодого Бунина наследником демократических заветов Никитина или Кольцова. Жизнь в скудеющем имении, поэтизация усадебного быта, дремлющие сословные традиции – все это вызывало у молодого Бунина чувство нежности и говорило о его двойственности – об одновременном тяготении и отталкивании от дворянских традиций.
Итогом юношеских опытов Бунина явилась книга стихов, вышедшая в 1891 году в Орле. Сборник этот трудно назвать удачей молодого автора. Двадцатилетний поэт еще не достиг власти над словом, он только чувствовал магию ритмичности и музыкальности.
В этом (в целом несовершенном) сборнике очень ясно тем не менее прозвучала одна-единственная тема: русская природа, разомкнувшая строй выспренних, надуманных стихов. Таковы, скажем, отрывки из дневника “Последние дни” (“Все медленно, безмолвно увядает… //Лес пожелтел, редеет с каждым днем…”). Строчки бунинского стиха лишены метафор, они почти безобразны в отдельности, однако в целом создано осеннее настроение – умирает природа, напоминая поэту о разрушенном, умершем счастье.
Бунин не включил это, как и большинство других стихотворений первого сборника, в последующие книги лирики. И все же след этого стихотворения мы находим: оно послужило строительным материалом для более поздней, великолепной лирической пьесы “В степи”.
Сборники Бунина “Под открытым небом” (1898), “Стихи и рассказы” (1900), “Полевые цветы”, “Листопад” (1901) знаменуют собой постепенный выход поэта к рубежам зрелого творчества. Однако если ранние опыты Бунина-поэта заставляют вспомнить имена Никитина и Кольцова, то стихи конца 90-х и начала 900-х годов выдержаны в традициях Фета, Полонского, Майкова, Жемчужникова. Влияние этих поэтов оказалось прочным и стойким – именно их стихи переводили на язык искусства те впечатления, какие получал юный Бунин.
Быт семьи, обычаи, развлечения, катания ряженых на святках, охота, ярмарки, полевые работы – все это, преображенное, вдруг “узнавалось” в стихах певцов русской усадьбы. И, конечно, любовь, навеянная на молодого поэта в первую очередь Полонским.
Но насколько отлично положение Бунина от условий, в которых творили Полонский, Майков, Фет! Для Бунина предметом поэзии стал сам быт уходящего класса. Не только “холодок покорных уст”, но и обыденное занятие помещика (теперь ставшее редкостным) в ретроспективном восприятии поэта приобретает новое, эстетически остраненное звучание: “И тени штор узорной легкой сеткой.
По конскому лечебнику пестрят…” (“Бегут, бегут листы раскрытой книги…”).
На рубеже XX века, когда уже пробивались первые ростки пролетарской литературы, а также “нового”, символистского направления в поэзии, бунинские стихи могли бы показаться живым анахронизмом. Недаром иные стихи Бунина вызывают справедливые и весьма конкретные ассоциации, заставляют вспомнить малых и больших, но всегда старых поэтов:
Перед закатом набежало
Над лесом облако – и вдруг
На взгорье радуга упала,
И засверкало все вокруг.
Едва лишь добежим до чащи –
Все стихнет… О, росистый куст!
О, взор, счастливый и блестящий,
И холодок покорных уст!
Дата под стихотворением (1902) доказывает, что написано оно в пору, когда период подражания для Бунина давно прошел. Однако общее настроение, картина летнего дождя, как она выписана, обилие восклицаний (эти знакомые “о”) – все заставляет вспомнить: Фет. Но, однако, в сравнении с Фетом Бунин выглядит строже.
Фетовский импрессионизм, раздвинувший пределы поэтической выразительности и вместе с тем уже содержащий в себе черты, подхваченные затем модернизмом, Бунину чужд так же, как чужда ему и смелая фетовская реализация метафор.
Приверженность к прочным классическим традициям уберегла стихи Бунина от модных болезней времени и одновременно сократила приток в его поэзию впечатлений живительной повседневности. В своих стихах поэт воскресил, говоря словами Пушкина, “прелесть нагой простоты”. На месте зыбких впечатлений и декоративных пейзажей символистов, на месте “прозрачных киосков”, “замерзших сказок”, “куртин красоты” – точные лаконичные эскизы, но в пределах уже великолепно разработанной системы стиха. В них нет брюсовского произвола в создании фантастических миров, но нет и мощных бронзовых строф, дыхания городской улицы, которое принес Брюсов в поэзию, предваряя Маяковского.
В них нет эмоционального соллинсизма молодого Блока, но нет и кровоточащей правды, которая заставляет героя немедленно, сейчас же разрешить неустроенность жизни, а пережни неудачу – разрыдаться, облить стих слезами и гневом. Блок перерос символизм, и это было связано со вступлением поэта в радостное и скорбное царство реальности. Бунин ограничил себя какой-то одной стороной реального под бесстрастным девизом:
Ищу я в этом мире сочетанья
Прекрасного и вечного…
Правда, у Бунина оставалась подвластная ему область – мир природы. В этой области Бунин сразу достиг успеха и затем лишь укреплял и очищал свой метод.
Образ природы, родины, России складывается в стихах исподволь, незаметно. Он подготовлен уже пейзажной лирикой, где крепкой закваской явились впечатления от родной Орловщины, Подстепья, среднерусской природы. Разумеется, они были лишь родником, давшим начало большой реке, но родником сильным и чистым.
И в отдельных стихотворениях поэт резко и мужественно говорит о родной стране, нищей, голодной, любимой (“Родине”, “В стороне далекой от родного края…”, “Родина” и т. д.). Осень, зима, весна, лето – в бесконечном круговороте времени, в радостном обновлении природы черпает Бунин краски для своих стихов. Его пейзажи обретают удивительную конкретность, растения, птицы — точность обозначений. Иногда эта точность даже мешает поэзии:
В сизых ржах васильки зацветают, Бирюзовый виднеется лен, Серебрится ячмень колосистый, Зеленеют привольно овсы…
(“На проселке”)
Бунин оставался в основном во власти “старой” образной системы и ритмики. Ему приходилось поэтому внешне банальными средствами добиваться небанального. Поэт вскрывай неизведанные возможности, заложенные в традиционном стихе. Не в ритмике, нет – чаще всего это чистый пяти – или шестистопный ямб.
И не в рифме – “взор” – “костер”, “ненастье” – “счастье”, “бурь” – “лазурь” и т. д.; она банальна, как у Д. М. Ратгауза. Но Бунин уверенно выбирает такие сочетания слов, которые, при всей своей простоте, порождают у читателя волну ответных ассоциаций. “Леса на дальних косогорах, как желто-красный лисий мех”; “звезд узор живой”; “седое небо”; вода морская “точно ртутью налита”. Составные части всех этих образов так тесно тяготеют друг к другу, словно они существовали вместе извечно. Осенние степи, конечно, “нагие”; дыни – “бронзовые”; цветник морозом “сожжен”; шум моря – “атласный”.
Только бесконечно чувствуя живую связь с природой, поэту удалось избежать эпигонства, идя бороздой, по которой шли Полонский, А. К. Толстой, Фет.
В противовес беззаботному отношению к природе поэтов народнического толка или демонстративному отъединению от нее декадентов, Бунин с сугубой дотошностью, реалистически точно воспроизводит ее мир. Всякая поэтическая условность, переступающая границы реально-возможного, воспринимается им как недопустимая вольность, безотносительно к жанру. Вспомним слова Юлия Бунина о брате: “Все абстрактное его ум не воспринимал”. И не только абстрактное в смысле – логическое, противоположное образному, но и “абстрактное”, то есть лишенное внешнего правдоподобия, условно-романтическое.
Он чувствует кровную связь с природой, с жизнью каждой ее твари (будь то олень, уходящий от преследования охотников, – “Густой зеленый ельник у дороги…”, или “седой орленок”, который “шипит, как василиск”, завидев диск солнца,- “Обрыв Яйлы. Как руки фурий…”). И, скажем, герой маленькой бунинской поэмы “Листопад”, в первом издании посвященной М. Горькому, “просто лес”, его отдельное, красочное и многоликое бытие…
Если на рубеже века для бунинской поэзии наиболее характерна пейзажная лирика в ясных традициях Фета и А. К. Толстого, то в пору первой русской революции и последовавшей затем общественной реакции Бунин все больше обращается к лирике философской, продолжающей тютчевскую проблематику. Личность поэта необычайно расширяется, обретает способность самых причудливых перевоплощений, находит элемент “всечеловеческого” (о чем говорил, применительно к Пушкину, в своей известной речи Достоевский):
Я человек: как бог, я обречен
Познать тоску всех стран и всех времен.
(“Собака”, 1909)
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...