Писания Даниила

Очень энергичным противником Вассиана Патрикеева и Максима Грека, настойчивым преследователем позиций заволжских старцев и окончательно еще, несмотря на физический разгром, непобежденных течении, так или иначе смыкавшихся с учением “жидовствующих”, был Даниил, занимавший митрополичью кафедру с 1522 по 1539 г. Усердный выученик Иосифа Волоцкого, он в своем “богопремудростном коварстве” по отношению к своим противникам пошел еще дальше своего учителя. Человек очень дипломатичнын по натуре, внешне обходительный, он не пренебрегал

ничем для достижения поставленной себе цели – сделать русскую церковь сугубо иосифлянской и, устраняя инакомыслящих, назначал на архиерейские кафедры и игуменские посты своих приверженцев и единомышленников.

Перед светской властью, в лице великого князя Василия III, он обнаружил крайнюю угодливость, доходившую до прямого нарушения церковных канонов. От него дошло до нас шестнадцать “слов” и ряд объединенных им самим в отдельный сборник посланий. Те и другие посвящены вопросам догматическим и обрядовым, а также вопросам нравственно-бытовым.

Как типичный иосифлянин, Даниил в своих сочинениях

опирается на широкий круг “божественных”, или “святых”, писаний, включая в это понятие всю церковную письменность, не обнаруживая к ней никакого критического отношения, на одну доску ставя и каноническое “священное писание” и апокрифические и даже подложные книги, подчас расходившиеся с христианской догматикой. В отличие от того, что мы имеем в писательской традиции заволжских старцев, писания Даниила не отличались ни стройностью ни логической последовательностью изложения, ни внутренним единством.

Для историка литературы особенный интерес представляют сочинения Даниила, написанные на темы нравственно-бытового характера. В отличие от сочинений догматическо-обрядовых, рассчитанных на искушенного в богословских тонкостях читателя, с их традиционно книжным стилем, произведения Даниила с бытовой тематикой, ориентировавшиеся на широкий круг слушателей и читателей, написаны живым, часто выразительным языком. Тут в суровых обличениях несимпатичного Даниилу быта сплошь и рядом выступают картины реальной жизни и достаточно яркие образы носителей тех пороков, которые особенно претили строгому церковнику, воспитанному на предписаниях консервативной, иногда чисто внешней аскетической морали. Здесь в качестве предшественников “слов” Даниила можно указать некоторые древнерусские анонимные “слова” о пьянстве и “слова” из “Измарагда” на различные бытовые темы.

Отсутствие у иосифлянских и примыкавших к ним писателей, в частности у Даниила, той “академической”, так сказать, словесно дисциплинированной культуры, которая присуща была заволжским старцам и их ученикам, в чисто литературном отношении имело и свою положительную сторону: она сказалась в свободе и смелости обращения с языком, благодаря которым писатели иосифлянского лагеря не боялись вводить в свои сочинения грубоватые с точки зрения книжных пуристов просторечные выражения и подчас реалистические образы и детали быта, подсказанные окружающей жизненной обстановкой. Такие тенденции не могли не сказаться на проникновении в самый литературный процесс элементов натурализма, постепенно все более и более в дальнейшем себя заявлявших.

Указанные элементы натуралистического стиля нередки и в “словах” и в посланиях Даниила. Так, в третьем “Слове”, укоряя человека, равнодушно относящегося к церковным преданиям и уставам, он пишет:

– “Егда бо слышиши прочитаемо божественное писание или кого глаголющаго от божественных писаний, затыкаеши, яко аспид, уши своя, помрачен сый прелестию сатаны, и егда услы-шиши сбирающихся в божественную церковь на молитвы и моления, отбегавши, яко зверь, и пронырствуеши, яко змий, и лаеши на братию, яко пес, и валяешися в нечистоте, яко свиния в тимении (грязи)… объядаешися и пьянствуеши, яко скот, и злопамятствуе-ши на братию, яко сатана. И егда срама ради внидеши в божественную церковь, и не веси, почто пришел еси, позевая, и протязаяся, и ногу на ногу поставляеши, и бедру выставлявши, и потрясавши, и кривляешися, яко похабный”. Обличая в двенадцатом “Слове” похотливых развратников, Даниил говорит о них: “Ты же оби-адаешися, яко скот, и пианствуеши день и нощь, многажды и до блевания, якоже и главою болети и умом пленитися…и паче мно-жае гордишися и превозношаешися, рыкаеши, аки лев, и лукавь-ствуеши, яко бес, и на диавольская позорища течеши, яко свинопас”.

Такой распутник для большего успеха в своих любовных исканиях обычно бывает большим щеголем и модником. Его Даниил изображает в том же двенадцатом “Слове” в следующих картинных словах: “Велий подвиг твориши, угожая блудницам: ризы изменявши, хожение уставлявши, сапогы велми червлены и малы зело, якоже и ногам твоим велику нужу терпети от тесноты сгнете-ния их; сице блиставши, сице скачеши, сице рыгавши и рзаеши, уподоблялся жребцу… Власы же твоя не точию бритвою и с пло-тию отъемлеши, но и щипцем из корене исторзати и ищипати не стыдишися, женам позавидев, мужеское лице на женское претворявши…

Лице же твое много умываеши и натрываеши (трешь), ланиты червлены, красны, светлы твориши, якоже некая брашна дивно сотворено на снедь готовишися”.

Достается от Даниила такому щеголю и за пристрастие его к скоморошеским забавам, к игре на гуслях, сопелях и свирелях и к самим скоморохам.

Говоря о безучастном отношении знатных и богатых, предающихся тунеядству и расточительной роскоши во вред крестьянству, которое они обездоливают, Даниил в шестнадцатом “Слове” рисует следующую картину боярской поварни: “Вчера и днесь повари в поварню стекаются, и сию украшают, и свиты (одежды) изменяют, и руце простирают, и листы укрепляют, и ножи острят, и дрова накладают, и огонь вжигают, и котлы наставляют, к насыщению чрева пищу готовят…”

В результате такого широкого и беспорядочного образа жизни человек крадет, насилует, грабит, ябедничает, берет взаймы без возврата, нарушает клятву и делает много другого зла (“Слово” тринадцатое).

– “Откуду бо многогубителныя разходы и долги? – спрашивает Даниил в пятнадцатом “Слове”.- Не от гордости ли и безумных проторов и на жену и на дети, кабалы, и поруки, и сиротство, и рыдание, мичяние и слезы? Всегда наслажения и упите-ния, всегда пиры и позорища (зрелища), всегда бани и лежание… Всяк ленится учитися художеству, вси бегают рукоделия… вси поношают земледелателем… вси красятся и упестреваются и посту-пающе хупавятся (наряжаются), и в сих весь ум свой изнуриша и уже на небо не вем како взирают, вси кощуници, вси смехотвор-ци, вси злоглагольници, клеветници…”

Сочинения Даниила позже пользовались большим уважением в старообрядческой среде, и можно думать, что богатая элементами просторечного разговорного языка речь вождя старообрядцев протопопа Аввакума сформировалась, между прочим, и под известным воздействием стиля писаний Даниила.