Первый съезд Союза писателей СССР

Провозглашение метода социалистического реализма основным в новой литературе. Съезду предшествовало постановление ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 г. “О перестройке литературно-художественных организаций”, которым упразднялись многие литературные организации – и прежде всего РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей) – и создавался единый Союз писателей. Его целью объявлялось “объединить всех писателей, поддерживающих платформу Советской власти и стремящихся участвовать в социалистическом строительстве…”. Съезду

предшествовали некоторые либеральные изменения в общественной атмосфере:
1) культура выдвигалась на первый план как самый надежный бастион в борьбе против фашизма. В это время появилась знаменитая статья М. Горького “С кем вы, мастера культуры?”, обращенная к писателям мира, к их разуму и совести: она легла в основу многих решений конгресса писателей в защиту культуры (Париж, 1935), в работе которого среди других участвовал Б. Л. Пастернак;
2) в канун съезда потеряли свое влияние многие “неистовые ревнители”, носители коммунистического чванства, сущие “бесы” – гонители М. А. Булгакова, А. П. Платонова, Н. А. Клюева, С. А. Клычкова, В. Я. Шишкова и др., такие разносчики бдительности и кастового подхода к культуре, как Л. Авербах, С. Родов, Г. Лелевич, О. Бескин и др. И наоборот, были приобщены к активной работе в области культуры некоторые былые оппозиционеры (Н. И. Бухарин был назначен редактором “Известий” и даже утвержден докладчиком о поэзии на I съезде вместо Н. Асеева);
3) в сознание писателей уже до съезда вносилась – порой деспотично – мысль о величайшей ответственности творческих свершений, их слова для народа в суровое, фактически предвоенное десятилетие, когда порохом запахло от всех границ, о недопустимости бесплодных формалистических экспериментов, трюкачества, натуралистического бытописательства, и тем более проповеди бессилия человека, аморализма и т. п.
Съезд писателей был открыт 17 августа 1934 г. в Колонном зале в Москве вступительной речью М. Горького, в которой прозвучали слова: “С гордостью и радостью открываю первый в истории мира съезд литераторов”. В дальнейшем чередовались писательские доклады – самого М. Горького, С. Я. Маршака (о детской литературе), А. Н. Толстого (о драматургии) – и партийных функционеров Н. И. Бухарина, К. Б. Радека, речи А. А. Жданова, Е. М. Ярославского и др.
О чем и как говорили сами писатели – совсем не функционеры, не угодливые поспешатели в творчестве – Юрий Олеша, Борис Пастернак, В. Луговской? Они говорили о резко возросшей роли народа в характере, типе творчества, в судьбе писателей.
“He отрывайтесь от масс… He жертвуйте лицом ради положения… При огромном тепле, которым окружают нас народ и государство, слишком велика опасность стать литературным сановником. Подальше от этой ласки во имя прямых ее источников, во имя большой, и дельной, и плодотворной любви к родине и нынешним величайшим людям” (Б.

Пастернак).
“Мы брали и надкусывали темы. Во многом мы шли по верху, не вглубь… Это совпадает с иссяканием притока свежего материала, с потерей цельного и динамического ощущения мира.

Нужно освобождать пространство впереди себя… Наша цель – это поэзия, свободная в размахе, поэзия, идущая не от локтя, а от плеча. Да здравствует простор!” (В.

Луговской).
Положительной стороной работы съезда было и то, что хотя на нем не упоминались имена М. Булгакова, А. Платонова, О. Мандельштама, Н. Клюева, но на второй план были молчаливо отодвинуты и А. Безыменский, и Д. Бедный. А неистовый певец коллективизации Ф. Панферов (с его многостраничными “Брусками”) предстал как явление весьма низкой художественной культуры.
Виноват ли был во многих грехах литературы метод (принцип освоения мира, исходная духовно-нравственная позиция) социалистического реализма?
При выработке определения метода явно учитывалось и то обстоятельство, что надо было – это уже дух 30-х гг., дух возвращения к отечественной классике, к России-родине! – отбросить эстетические директивы Л. Д. Троцкого, “демона революции”, в 20-е гг. предписавшего разрыв с прошлым, отрицание любой преемственности: “Революция пересекла время пополам… Время рассечено на живую и мертвую половину, и надо выбирать живую” (1923). Выходит, в мертвой половине культуры и Пушкин, и Толстой, и вся словесность критического реализма?!
В этих условиях и свершился своего рода “эстетический переворот”, было найдено определение метода и главного момента, требования его функционирования: “правдивого, исторически-конкретного изображения действительности в ее развитии”. Свидетель и участник бесед писателей (чаще всего в доме М. Горького), председатель Оргкомитета I съезда, редактор “Нового мира” И. М. Гронский вспомнил путь к этому определению:
“…Я предложил назвать (творческий метод. – В. Ч.) пролетарским социалистическим, а еще лучше коммунистическим реализмом… Мы подчеркнем два момента: во-первых, классовую, пролетарскую природу советской литературы, во-вторых, укажем литературе цель всего движения, всей борьбы рабочего класса – коммунизм.
– Вы правильно указали на классовый, пролетарский характер советской литературы, – отвечая мне, заметил Сталин, – и правильно назвали цель всей нашей борьбы… Указание на конечную цель борьбы рабочего класса – коммунизм – тоже правильно. Ho ведь мы не ставим в качестве практической задачи вопрос о переходе от социализма к коммунизму… Указывая на коммунизм как на практическую цель, вы несколько забегаете вперед…

Как вы отнесетесь к тому, если мы творческий метод советской литературы и искусства назовем социалистическим реализмом? Достоинством такого определения является, во-первых, краткость (всего два слова), во-вторых, понятность и, в-третьих, указание на преемственность в развитии литературы”.
Социалистический реализм – это точное отражение эпохи 30-х гг. как эпохи предвоенной, требовавшей предельной монолитности, отсутствия раздоров и даже споров, эпохи аскетичной, в известном плане упрощенной, но крайне целостной, враждебной индивидуализму, аморальности, антипатриотизму. Получивший обратную силу, т. е. будучи распространен на повесть “Мать” Горького, на советскую классику 20-х гг., он обрел мощную опору, убедительность. Ho призванный “отвечать” за идейно истощенную, нормативную литературу 40-50-х гг., чуть ли не за всю “масс-культуру”, он стал объектом фельетонно-развязной иронии.