Персонажи Лескова как историко-этнологические типы: речевое поведение и внешность

Оценка творчества Лескова литературоведами, общественными деятелями и публикой прошла эволюцию от полного неприятия в начале писательской деятельности до провозглашения его “пророком”, противостоящим нигилистическим и материалистическим взглядам, соотнесением его имени с именами Льва Толстого и Достоевского.

В этом триумвирате Лесков непревзойден как въедливый наблюдатель и знаток современного ему российского общества, не сопоставимый ни с кем по силе бытописатель-психолог. По его произведениям можно составить выразительное,

исторически достоверное описание российского общества, передать динамику и перемены в развитии этого общества на протяжении жизни автора.

Читая Лескова, мы, кроме этико-эстетических уроков, можем найти сведения о социальной и этнической структуре российского общества, его динамике и причинах этой динамики в XVIII-XIX веках, а также о процессах урбанизации. Традиционная духовная культура в восприятии писателя многосложна: он пишет о бытовых верованиях и религиозных представлениях, о системе народной мифологии и народных медицинских знаниях, обрядовой практике, песенном мастерстве и фольклоре, рекреационной

и досуговой культуре. Он выступает глубоким описателем материальной культуры патриархального и индустриального общества (жилища, пища, одежда…).

Лесков передает то, что называется “полоролевые стереотипы” (представления о женском и мужском в культуре), обращает внимание на состав и структуру российской семьи, мотивы вступления в брак и его расторжения, изменение семейной морали, супружеских и родственных отношений в кругу семьи, на проблему социализации детей.

Первостепенны для Лескова система ценностей российского общества, представления русских о самих себе и других народах. Обращается он и к такой сложнейшей проблеме мировидения человека, как представления о времени и пространстве в разных сословных, национальных, столичных, региональных группах населения; представления о народном и государственном календаре, об окружающем экомире.

Огромная, до сих пор почти не исследованная область лесковского наследия – юмор писателя, в частности его этнические аспекты. Анекдоты, забавные истории помогают Лескову раскрыть не только смешную сторону в существующей реальности, но и выделить особенности смешного в социальной сфере; юмор предстает у него и как форма межэтнического взаимодействия.

Здесь рассмотрим вопросы, касающиеся взаимодействия отдельной личности с этносом и социумом, а именно его языковую и телесно-символиче­скую (внешность) стороны.

Обратимся к Языковому самосознанию самого писателя. По замечанию Д. С. Лихачева, “Лесков-художник органически связан со всей историей отечественной литературы от древности до нового времени: в его творчестве прослеживается многообразие отношений с самыми различными пластами русской словесности”. Однако один из исследователей его творчества – А. И. Фаресов считает, что язык Лескова свидетельствует прежде всего “о верном воспроизведении живой речи… народа и общества со всеми ее вульгарностями, неправильностями и прочими отступлениями от академического стиля…” Известно, что Лесков специально занимался этимологическими исследованиями, собирал пословицы, поговорки, прибаутки. Он прибегал к фольклорным оборотам – оборотам народной сказки, былины, скоморошины; пользовался ресурсами старославянского языка (язык старых указов, проповеди, Библии); вводил в свой словарь элементы профессиональных и сословных говоров, местных орловско-курских диалектов; уснащал литературную речь новыми словообразованиями.

Особенность языка Лескова – переосмысление литературного русского словаря в духе так называемой народной этимологии. А. М. Горький так комментирует ее появление: “…Лесков писал в ту пору, когда в русскую речь широкой волной хлынула масса иностранных слов из переводных, популярно-научных сочинений и когда “гарантия”, “субсидия”, “концессия”, “грюндерство” и прочие словечки, за которыми таились очень скверные понятия и дела, не могли не раздражать Лескова, человека насквозь русского, тонко знающего русский язык и влюбленного в его красоту…”

Народная этимология – это намеренное коверкание слов с целью передачи мировосприятия рассказчика – человека из народа. Исключительно богат подобными примерами ” Левша” ( Кисляркою названа водка атамана Платова, произведенная в городе Кизляре и являющаяся кисловатой на вкус; “документ” превращается в Тугамент, так как все бюрократические процедуры, связанные с его получением, всегда шли в России очень туго; угощение для Левши в Англии именуется рассказчиком Студинг – от понятного русского “студень” и непонятного английского “пудинг”). С помощью демонстрации речи рассказчика из народа передается его взгляд на вещи и отношение к окружающему.

Социально-бытовая характеристика персонажа производится через его речь.

Речевая партия персонажа у Лескова состоит из трех “ярусов”: 1) элементы общеразговорные, назначение которых – создать эффект достоверности, устного, преимущественно неофициального общения; 2) элементы социально-групповые и территориальные, определяющие общественное лицо говорящего; это статусные корни речевого поведения, не зависящие от ролевых норм; 3) элементы, создающие неповторимую индивидуальность речевой системы конкретного лица.

Речь героев часто является идентификатором Социального положения. Крестьяне у Лескова говорят, используя диалектизмы, просторечие; купцы и мещане часто употребляют уменьшительно-ласкательные суффиксы и пытаются выражаться “по-благородному”; дворяне обычно говорят правильным литературным языком. В неформальном общении дворянин часто переходит с ломаного и искаженного французского, бытовавшего в высших кругах, на просторечие, чтобы объяснить что-либо своему крепостному. Крестьяне, перебирающиеся в город, уходящие на отхожие промыслы, перенимают лексику городских рабочих низов.

Консервативнее всего язык купечества: так, в рассказе “Несмертельный Голован” бабушка рассказчика, сама из купеческого рода, прожив более пятидесяти лет в браке с дворянином, говорила “ехтот” вместо “этот”, считала слово “мораль” оскорбительным и никак не могла выговорить “бухгалтер”. Однако, отмечая это, следует подчеркнуть, что сам Лесков высмеивал не человека, использующего просторечие, а выскочку из низов, метящего в “светское общество”.

Еще один парадокс времени – провинциальная ментальность некоторой части населения в обеих столицах, выражающаяся, в частности, и в оценочных стереотипах, и в речевых актах. Например, мещанка Домна Платоновна, постигшая “петербургские обстоятельства”, корректировала свою речь согласно социальному слою, в котором вращалась: “Обращение у Домны Платоновны было тонкое. Ни за что, бывало, она в гостиной не скажет, как другие, что “была, дескать, я во всенародной бане”, а выражается, что “имела я, сударь, счастие быть вчера в бестелесном маскараде”; о беременной женщине никогда не брякнет, что она, дескать, беременна, а скажет: “она в своем марьяжном интересе”…”