“Переводчик” из кн. “Заметки о себе” (Айтматов)

Родной язык! Сколько об этом сказано! А чудо родной речи необъяснимо. Только родное слово, познанное и постигнутое в детстве, может напоить душу поэзией, рожденной опытом народа, пробудить в человеке первые истоки национальной гордости.

Детство не только славная пора, детство – ядро будущей человеческой личности. Именно в детстве закладывается подлинное знание родной речи, именно тогда возникает ощущение причастности своей к окружающим людям, к окружающей природе, к определенной культуре.

Для меня русский язык в неменьшей степени

родной, чем киргизский, родной с детства, родной на всю жизнь.

Мне было пять лет, когда я впервые оказался в роли переводчика. Это случилось в горах, где я был с бабушкой.

В то лето случилась беда. Племенной жеребец, купленный колхозом незадолго до этого, внезапно околел. Табунщики переполошились: жеребец был ценный, донской породы, привезенный из далекой России. Послали гонца в колхоз, оттуда гонца в район.

И через донъ к нам в горы приехал русский человек. Высокий, рыжебородый, с голубыми глазами, в черной кожаной куртке, с полевой сумкой на боку. Я его очень хорошо запомнил.

Он не знал ни слова по-киргизски,

а наши – по-русски. Табунщики, недолго думая, решили, что переводчиком буду я. А я в это время стоял в толпе ребятишек.

– Пошли, – сказал мне один из табунщиков. – Этот человек не знает языка, ты переведи, что он говорит, а то, что мы скажем, скажешь ему.

Я застеснялся, испугался, вырвался и убежал к бабушке в юрту. Бабушка всегда была ласкова, а в этот раз строго нахмурилась.

– Ты что, стыдишься говорить по-русски или ты стыдишься своего языка? – Она взяла меня за руку и повела.

Приезжий ветеринар сидел вместе с аксакалами. Он поманил меня, улыбаясь:

– Заходи, мальчик. Как тебя звать?

Я тихо пробормотал. Он погладил меня:

– Спроси у них, почему этот жеребец погиб, – и достал бумагу для записи.

– Дядя, – робко начал я, – это место называется Уу-Саз, ядовитый луг, – и потом осмелел, видя, как радовались бабушка, и приезжий человек, и все в юрте. И на всю жизнь запомнил тот синхронный перевод разговора, слово в слово на обоих языках. Жеребец, оказывается, отравился ядовитой травой. На вопрос, почему не едят эту траву другие лошади, табунщики ответили, что местные лошади не трогают эту траву,

. они знают, что она несъедобная. Так я и перевел.

Приезжий похвалил меня, аксакалы дали вареного мяса, горячего, душистого, я выскочил из юрты с торжествующим видом. Ребята вмиг окружили.

– Ты по-русски шпаришь, как вода в реке, без остановки! – На самом деле я говорил, запинаясь, но ребятам угодно было представить это так, как им хотелось. Мы тут же съели мясо и побежали играть.

Стоит ли в литературной биографии упоминать о таких вещах? По-моему, стоит. Надо начинать с того, что впервые в жизни запомнил человек, когда, как это было.

Некоторые помнят себя с трех лет, другие едва припоминают свой десятилетний возраст. Я убежден, что все это много значит.