Пересказ романа “Маруся Чурай” – Богомолье

Но не выдержала мать испытаний и вскоре ушла из жизни: “Кленочками красными и розовыми ее на тот свет осень провела”. Маруся осталась сама. Что держит ее здесь, среди людей, которые не знают любви и прощения?

Да и сама она чувствует пустоту в душе, вину свою за то, что произошло. Из-за этого и отправилась она в Киев на богомолье. Она шла дальними путями, черная, исхудавшая.

Смотрела на мир пустыми глазами, как чужая. Но проходило время, и Маруся, чувствительная к красоте, начинает чувствовать ее, вбирать глазами, сердцем, душой: “Бывает,

временами слепну от красоты. Остановлюсь, не понимаю, что оно за чудо, – эти степи, это небо, те леса все так чисто, красиво, неизменчиво все как есть – дорога, яворы все мое, все зовется – Украина”.

Красота родной земли лечила измученную душу Маруси. Поэтому когда девушка встретила по дороге й путешествующего дьяка, душа ее уже опять была готова к общению с человеком, стремилась верить. Ей хотелось говорить и слушать неспешный язык старого мудрого дьяка. А он относился к ней, как к ребенку: пожалел девушку и помог, когда она поранила ногу.

Но самая болезненная рана была в ее душе: “Хотела жить,

а жизнь не вышла. Хотела умереть – люди не дали”. И старый дьяк, который видел при жизни немало, говорит девушке: “А как подумать, девочка моя, то кто из нас в мире не распятый?

Оно как имеешь сердце не из льдины, распятие – судьба каждого человека”.

Затаив дыхание, слушала Маруся рассказы дьяка о жизни его в Полтаве. Но не смела сказать о себе: это только ее страдание, это только ее жизнь. Дорогой они видят города и села, которые стали болью и славой Украины.

Здесь пролилась кровь за волю Украины. Там отступало войско Остряницы. Здесь села сбил копытами Кончак. Здесь война уничтожила столько людей, что и переночевать не к кому попроситься.

Это здесь схватили когда-то Наливайко, который был молод и красив. И жил, и умер, как подобает казаку. За то, что он боролся…

За то, что он боролся за свободу, его сожгли. А вот уже и Лубны – столица страшного Яремы Вишневецкого. Нет теперь дворца на Замковой горе, и живет память о преступном мучителе собственного народа, позором покрыто это имя.

В истории свои уроки. Отдыхая в одном из пустых домов, дьяк вспоминает все, что знал о Вишневецком, об окружающих селах. Страшные картины обожженной земли, изувеченной войной, принуждают Марусю на время забыть о личном горе: Сердце опять плакать научилось на этой дороге в Киев из Лубнов?!

И вот в ее душе рождается песня о Байде и Вишневецком. Дьяк удивлен: А ты поешь – душу всю пронимает. Бывают, может, и лучше голоса, но такого другого нет!

Слушая Марусину песню, он выражает горечь по поводу того, как мало настоящего слова есть в Украине, потому что так называемые поэты “составляют стихотворства святочные, а в селах навзрыд плачут кобзари”. Где же оно, настоящее слово: А кто напишет, или написал, большую книгу нашего народа?! Неужели ее так никто и не создаст – великую книгу истории жизни и борьбы великого народа: Все века мы чуем бряцанье оружия, были боги у нас и были герои, какой нас враг только не терзал!

Но говорят: “Как руины Трои”. О Киеве так никто еще не сказал. Много еще непознанного и неназванного в истории Украины. Об этом рассуждают Маруся и дьяк, путешествуя “дорогой к Киеву из Лубнов”.

С горечью смотрели путники на покинутые села. А где еще были обитатели, со страхом закрывались они по домам: боялись мора, плохих людей, – всего. Неслучайно и пристанище на ночь нашли путешественники не где-то в доме, а на кладбище.

Здесь тихо и уютно, никто уже ничего не хочет и не делает несправедливостей. Примирением веет от каждой могилы. Вот старый поляк закоченел около одного “надгробья”.

Вероятно, здесь вся его семья – в этой земле… Скорбь всеочищающая! Вот уже и есть его отчизна.

Вот потому что кто-то мечтает все заграбастать, а кто-то просто живет, и у него ему болят раны той чужой войны: Когда-то потомки будут отмывать эту печаль от крови и глупости. Потому что власть держащие – тяжело виноваты. А что сделал народу народ?!

Этот раздел подает широкую панораму тогдашней жизни Украины.

Он содержит размышления над судьбой народа украинского и всего человечества. И вот он – Киев! Сияет крестами… И вот он – Киев, за валами он! – тот стольный град, золотоверхое чудо души моей малиновый звон!

Но Киев – сплошная руина в то время. Во время борьбы украинского народа против иностранных захватчиков не помиловали его литовские, польские гетманы Радзивилл и Потоцкий не только города, но и священные храмы. И он вошел, литовский князь, сюда.

Как мечем в спину. А Потоцкий – в грудь. Богдан между ними, как между двух огней…

Три дня и три ночи горел Киев: …Стоял собор старинный с выжженной душой… Лежали сдвинутые плиты, как глыбы черного льда. И ангелы в белой одежде впритык обступали алтарь.

Лишь священные пещеры Киево-Печерской лавры уцелели.

Туда и по сходились паломники. Долго водил дьяк Марусю, рассказывая ей о святых, которые нашли здесь последнее пристанище. Но не столько о них говорил дьяк, сколько о тех, кто, по его мнению, не менее заслуживал зваться святыми.

Он говорил о рыцарях-казаках, которые даже жизни не пожалели для своего народа, а никто не знает об их героических поступках: И говорит дьяк: – Нет у нас меры. Сисой, Мардерий – мученики веры. А Байда что, от веры отступился? А что сильнее подпирает твердь – молитва преподобного Антония Наливайко ли мученическая смерть?..

Уже везде у нас есть разные школы братские. Полукркаины сироты казацкие… Такие же горькие, такие же беззащитные! А им все то же – о подвигах Февронии.

Потому что учить детей нужно на примерах собственной истории.

Эта история – не выдуманная, она жива в памяти человеческой. На этой памяти и следует воспитывать патриотов. Горячая страстная речь дьяка о героях Украины, в том числе и о Чурае, отце Маруси, вызывает в памяті девушки живые картины, воспоминания о той страшной зиме, когда враги пытали пятерых казацких старшин, среди которых был и ее отец.

Но, заплакав, девушка так и не созналась, что она – дочь славного Чурая. Гордиться отцом, любить его, уважать его память она умела, но пользоваться его именем считала недостойным. Однажды дьяк рассказывает Марусе и о своей жизни. Он тоже когда-то любил.

Но когда его панна побрезговала украинским языком, назвав его “хлопским”, он отрекся от любви, потому что то был чужой ему человек. Грустью говорят слова дьяка: Ну, да и ничего. Так мне и нужно. Не есть счастье, – можно жить и без.

В душе человеческой, кроме видимого неба, есть одиннадцать всяческих небес. Был регентом и был я канархистом. Любил людей и обходил толпу.

И отмечался крамольным умением – несклонностью к духовному игу… Бывал я везде. Душа у меня боса. Прошла тернами множества земель…

Познал любовь, познал я и ненависть. Горячий был. Когда-то я жил.

Теперь я расхожусь с людьми, с лесами, с небом и с жизнью.

Встреча с хорошим человеком, простые и мудрые слова немножко заживили душевные раны Маруси Чурай, успокоили ее. Глазами дьяка она видит и Киев, и людей, вокруг, по-своему переживая события не только своей жизни, но и чувствуя дыхание истории, ее величие: Теперь в Лавр е – где уже те леса? Где молитвенная тишина над лесами?

Лишь Днепр, брат вечности и красоты, течет в лугах тех же и так же. Все здесь равны перед Богом и перед этим вечным величием красоты: А в этой пустыне – тысячи людей. Здесь есть всякие.

Услышит ли нас господь всех вместе, Когда так просит каждый о своем? Уже и возвращаться пора, осталось помянуть своих умерших… Помяну и пеплом развеянного отца… и мать, которую я возвела я в гроб… Гордея…

Анну и…Григория. Дьяк, вероятно, не любил прощаться. Оставил Марусе в подарок платок и хорошее воспоминание о себе да и пошел.

Девушка осталась сама с мыслью о том, что нужно как-то жить, так как жива. С тем и направилась домой в Полтаву.