Печатные нападки Булгарина на “Литературную газету” и на Пушкина

Как можно понять, почему Булгарин не откликнулся на заметку “Литературной газеты” в своей “Северной пчеле”. Он избрал жанр, в котором суть выступлений “Литературной газеты” в защиту “литературной аристократии” и вообще амбициозного дворянства можно было бы объяснить куда отчетливее, чем в печати. Донесение Булгарина было тут же взято на вооружение.

Именно после булгаринского доноса III Отделение занялось усердными поисками в материалах “Литературной газеты” “применений” к событиям Июльской революции

(это прямо касается и заметки о “новых выходках противу литературной аристократии”, о чем нам придется говорить несколько позже). В свете булгаринских разъяснений становится понятен и самый факт приостановки “Литературной газеты” и отстранения Дельвига от редактуры за публикацию в сущности вполне невинной надписи Казимира Делавиня к памятнику жертвам Июльской революции…

В свете всех этих фактов обнаруживается полный смысл и газетных выступлений Булгарина в 1830 году. Печатные нападки Булгарина на “Литературную газету”

и на Пушкина отражали ту концепцию, которая была куда полнее изложена в не предназначенных для печати донесениях. Его выступления шли в полной согласованности с III Отделением и с его идеологией, во многом самим же Булгариным созданной.

Это гарантировало Булгарину полную поддержку и полную безнаказанности даже когда Николай выразил личное недовольство непристойным тоном рецензии Булгарина на 7-ю главу “Евгения Онегина” и в порыве раздражения предложил запретить “Северную пчелу”, Бенкендорф твердо встал на защиту своего агента-Подоплеку булгаринских выступлений, судя по всему, достаточно отчетливо осознавали и в кругу “Литературной газеты”.

Князь Вяземский писал в программной статье “Объяснения некоторых современных вопросов литературных. Статья 1. О духе партий, о литературной аристократии” (№ 23,21 апреля):

“Если верить некоторым указаниям, то в литературе нашей существует какой-то дух партий, силятся восстановить какую-то аристократию имен. Указания эти повторяются отголосками журнальными, но нигде не объясняются убедительными доказательствами, а мнения без ясных улик остаются предубеждениями, предрассудками, не заслуживающими веры”.

М. И. Гиллельсон правильно почувствовал в словах Вяземского намек на закулисные действия III Отделения. Однако исследователь усомнился в обоснованности этих подозрений. Сам он склонен был усматривать в полемике с “литературной аристократией” исключительно инициативу Булгарина: по его мнению, “само III Отделение не было заинтересовано в обсуждении сословных вопросов (хотя бы и в литературном аспекте) на страницах журналов”.

Думается, в данном случае правым был все же Вяземский, а не Гиллельсон. О “духе партий” (в связи с “недовольными” в высшем обществе) III Отделение информировало Государя в своих отчетах за три года до начала полемики о “литературной аристократии” и продолжало пользоваться этим же жупелом и в 1830 году Исследователь во-первых явно недооценил сращенное Булгарина и III Отделения а во-вторых исходил из достаточно недифференцированного подхода к проблеме “сословных вопросик последние были высочайше исключены из журналистов только в начале 1840 годов.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...

Печатные нападки Булгарина на “Литературную газету” и на Пушкина