“Печаль моя светла…”

Ч Его больше в слове Память – радости или грусти? Наверное, второго. Грустно, когда вспоминаешь о неудачах и безвозвратных потерях.

И грустно, хоть и совсем иначе, когда – о прошедшем радостном и хорошем, которого, увы, никогда не вернешь.

Как мы вспоминаем о своем детстве (будем иметь в виду детство более или менее счастливое)? Разве не случалось нам самим или нашим приятелям в разговоре, захлебываясь, радостно шуршать, греметь детскими воспоминаниями, сдирая ненужное время, как цветистую оберточную бумагу с подарка? Разве нельзя,

пусть иногда, вспоминать свое детство как светлую Беспечальную радость?

Только вот, сдается мне, читающей и перечитывающей на протяжении последних лет прозу молодых (или, как принято было говорить раньше, – “сорокалетних”) писателей, что теперь беспечально о детстве не вспоминают. Разумеется, в поле моего зрения попадает лишь часть текстов такого рода. Память-радость к тому же, наверное, встречается в детских книжках, а я, каюсь, давно уже их не читала.

И все-таки… Именно Память-грусть по детским неспешным годам – это что-то похожее на фирменный знак современной литературы. Где ты, шальная гордость

за изумляющие проказы и волшебные первые влюбленности? Ау!

Может быть, в том же небытии спрятана, где и подзабытый изрядно читателями положительный герой? Чтобы проверить меня, вспомните, прочитайте, перечитайте тексты прозаиков Андрея Дмитриева, Олега Ермакова, Петра Алешковского, Марины Палей и просто перелистайте последние номера “Знамени”, “Нового мира”. Исключения, конечно же, будут, но они лишь приложение к правилу.

А вот примеров, правило подтверждающих, – сколько угодно.

В один из грустных полуосенних-полузимних вечеров взяла летнюю восьмую книжку “Нового мира” и перечитала маленький рассказ Дмитрия Шеварова “Второй день Рождества”. Захотелось проверить то ощущение “светлой печали”, которое, кажется, там присутствовало.

Э То рассказ о том, как молодой довольно-таки человек с дочерью-подростком приезжает в город своего детства. Тихий хороший провинциальный город. Очень раннее Утро.

Непонятно: какое настроение, цель поездки. Есть только цвет – белый, это цвет города, света, цвет прожитых когда-то дней. Но снова вернемся к началу рассказа, самым первым его фразам. “Если бы я поехал один, то как же мне грустно было бы сейчас!

Но мы вдвоем…” А все-таки дочка как-то сама по себе. Хоть она тоже родилась в этом городе. Но увезена была почти во младенчестве, ничего не помнит из здешнего. Да и что ей помнить о детстве, когда оно – просто ее жизнь. “Мы же только из тепла, из вагона, а дочке зябко еще и от темноты и неизвестности, оттого, что она здесь родилась, а вспомнить пока ничего не может…”

Пока на двоих – память отца. Память, хранящая все до подробностей. Но подробности неуловимы и бесплотны. “Угловой Дом теперь заколочен, пуст… Заходим во двор, калитки давно нет – идем через пролом.

Подходим к двери – заперта. Кодовый замок поставили. Еще одно новшество освоил мой город. Нечего даром греться в подъездах.

А что же осталось от сада? Он был в самом углу двора, там, где сейчас сумрак и сугробы. Там тоже что-то случилось. Это даже сейчас заметно, зимой.

Одна липа совсем засохла и мертво откинулась назад. Вторая еще, кажется, жива. Жива скамейка, где сидели мои старики.

Только раньше ее расчищали, а теперь лишь спинка торчит из-под снега”.

Грустно. Больше, чем грустно. И вот, чуть дальше, подтверждение тому. “Забудьте свои карусельные лошадки, лоскутные перочистки, мороженое по двадцать две копейки, сборы макулатуры, первый отряд космонавтов и любовь на уборке турнепса. Ничего этого больше не будет никогда!..

Скоро вы подрастете, и у вас будет свое прошлое. И еще неизвестно, захочется ли вам смеяться над ним…”

К кому обращен этот, почти трагический, монолог? К дочери? Но это все реалии не ее детства.

К ровесникам? Но мы все прекрасно помним. К кому же тогда?

Светлая грусть обернулась отчаянием.

Н Е ругаю рассказ Дмитрия Шеварова. За что же? Рассказ неплох, и есть в нем то, что представляется мне чрезвычайно ценным в литературе, – Аромат времени.

Но что же делать, если выходит, что у детства моего поколения Такой аромат? У мемуарной и художественной литературы о детских годах, которую публикуют сегодня 50-60-ти и так далее – летние, он, этот аромат, иной. Он, как настоявшееся вино, включает в себя большее разнообразие чувств и эмоций – и созерцательное спокойствие, и старческое умиление, и чувство собственника полной, с добрым, достойным началом жизни. Встречаются здесь и безудержное веселье, и иронические насмешки, и грусть, разумеется, частая гостья тоже.

Но не она, не она – главная героиня… Честно говоря, порою возникает раздражение, хочется крикнуть: да, в дни моего незабвенного детства, лет З0 назад, ярко светило оранжевое солнце и Мама была молодой! Но не стоит, не стоит грустить, бывшие малыши-сверстники. Пусть мы не стали космонавтами и продавцами мороженого, но солнце не стало от этого тусклым и любовь не исчезла из жизни, просто она стала другой…

Но, по размышлении, я не кричу. Потому что понимаю, что и вправду “большое видится на расстоянье”… и должно пройти время, и между детством и зрелостью должна встать большая длинная жизнь, и Раздражение на то хорошее, что Было и кончилось, должно смениться Благодарностью за то хорошее, что Просто было. В сущности, это ведь даже здорово, что есть такие разные книги на схожие темы.

В Се мы, и взрослые, и юные, – читатели. Следим по мере сил за течением литературного процесса. Отмечаем современные тенденции. Эстетическое наслаждение или неудовольствие, испытываемое нами при чтении художественных текстов, тесно переплетено с нашими живыми человеческими настроениями, ощущениями, проблемами.

Своими наблюдениями зачастую хочется поделиться. Так рождаются наши и ваши статьи. Так получается газета “Литература”.

Которая, как нам кажется, является неотъемлемой частью современного литературного процесса.