От Эзопа до Крылова

Кипящий водопад,
свергаяся со скал.
Целебному ручью
с надменностью сказал…
И. Крылов
Хотя Крылов часто использовал сюжеты Эзопа, Лафонтена, Марциала, его произведения абсолютно самостоятельны. В конце концов и Пушкин не брезговал сюжетами французских, древнегреческих и древнеримских писателей! Но ведь его “Я памятник себе воздвиг нерукотворный…” не является самостоятельным произведением, хотя представляет собой вольный перевод из Горация.
Дело в том, что в баснях Крылова появилась жизнь, а не голая дидактика,

как у Эзопа, или унылая назидательность, как у Лафонтена. Композиция каждой басни очень жесткая, сюжет полноценный. В миниатюрных рамках басни вмешается все: завязка, кульминация, развязка. Сюжетный рассказ не обременен настойчивой моралью, хотя она непременно присутствует.

Но мораль не довлеет над стилистической конструкцией произведения и чаще всего завуалирована, как в “Квартете”: “А вы, друзья, как ни садитесь…” Или подана иронически: “Аи, Моська! Знать она сильна…”
Крылов не только мастер сюжета. Его стих меняет свою ритмику согласно содержанию. Он использует чередование длинных

и коротких строф (“Слон и Моська”), не брезгует звукоподражанием (“Змея”), дисгармонией, аллитерацией (“Квартет”).
Синтаксис его басен очень объемен, конструктивно он позволяет воспринимать большие синтаксические формы как единый афоризм: “Слона-то я и не приметил”, “Что ты посеешь – то и жни”.
Почти все басни Крылова написаны вольным ямбом. Тем не менее у него встречаются все стилистические приемы, которые используются при написании басен. У него великолепно сближен поэтический и разговорный язык, он образен и живописен:
Перед окном
Был дом. Ударил гром,
И со стены Паук Упал…
Кипящий водопад,
свергаяся со скал,
Целебному ручью
с надменностью сказал…
Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна;
но только все не впрок,
И в сердце льстец всегда отыщет уголок…
В июле, в самый зной,
в полуденную пору,
Сыпучими песками,
в гору,
С поклажей и с семьей дворян,
Четверкою рыдван тащился.
Известность всенародного баснописца, дедушки Крылова была настолько велика, что к его пятидесятилетнему юбилею император приказал выпустить специальную медаль, чествующую литератора.