Особый “лицейский дух” в ранней лирике Пушкина

В первых рядах лицейских политических вольнодумцев был, несомненно, Пушкин. В 1815 г. он пишет знаменательное послание “К Лицинию” (при позднейшей переработке получило название “Лицинию”). В стихотворении рисуются картины жизни Древнего Рима; при опубликовании его поэт даже придал ему подзаголовок “С латинского”.

Но на самом деле послание было совершенно оригинальным созданием Пушкина. Древнеримское, республиканское “одеяние” уже для поэтов XVIII в., в особенности в эпоху Великой французской революции, было способом

выражения их гражданских чувств – ненависти к угнетению, к царям-тиранам. Подобным же образом сквозь условный римский колорит громко заявляло о себе горячее личное чувство русского поэта, его высокий гражданский пафос:

О Ромулов народ, скажи, давно ль ты пал? Кто вас поработил и властью оковал? Квириты гордые под иго преклонились.

Кому ж, о небеса, кому поработились? (Скажу ль?) Ветулию! Отчизне стыд моей, Развратный юноша воссел в совет мужей; Любимец деспота сенатом слабым правит, На Рим простер ярем, отечество бесславит.

Горького гнева и одновременно гордого сознания личного и национального достоинства

исполнены строки:

Я сердцем римлянин; кипит в груди свобода; Во мне не дремлет дух великого народа.

Послание “Лицинию” явилось первым гражданским выступлением Пушкина-поэта, предвестием его вскоре последовавших “вольных стихов”. Лицейские годы были временем и литературного ученичества Пушкина. Товарищи по лицею поражались необыкновенной его начитанности, замечательной осведомленности в самых разнообразных литературных явлениях.

В стихотворении “Городок” (1815), написанном в манере прославленного в ту пору стихотворного послания Батюшкова “Мои пенаты”, Пушкин сам подробно рассказывает о составе своей “библиотеки”, называя особенно близких ему, “любимых творцов”.

В первых пушкинских стихах отражаются самые различные воздействия; начинающий поэт как бы трогает то те, то другие струны – от иронии Вольтера до меланхолии Оссиана. Однако в выборе молодым поэтом литературных учителей скоро начинают проявляться определенные влечения и вкусы. В ранние лицейские годы (1813- 2814) он пишет в основном в духе и стиле Батюшкова.

Стихи “российского Парни”, певца радости, неги и любви, как называет Пушкин автора “Моих пенатов”, пленяют его античной грацией, стройностью, изяществом поэтической формы.

С 1815 г. в стихах Пушкина начинают нарастать элегические ноты, столь характерные для раннего русского романтизма, возникающие примерно в то же время в стихах самого Батюшкова и получающие наиболее полное художественное выражение в лирике В. А. Жуковского. Певец “юности и наслаждения”, подобно Батюшкову, молодой Пушкин становится наряду с этим “певцом своей печали”, подобно Жуковскому (имя его отсутствовало в перечне “Городка”), под “благословение” которого, “с трепетом” “склонив колени”, он теперь и подходит (“К Жуковскому”, 1816). Следом за Жуковским на условном языке традиционных элегических образов и мотивов (неразделенная любовь, одиночество, безвременное увядание, ранняя могила) Пушкин начинает “выговаривать” свои первые “жалобы на жизнь”, свои первые обиды и разочарования, свою неудовлетворенность окружающим (две “Элегии” 1816-1817 гг., стихотворения “Слеза”, “Наездники”, “Певец”, “Желание”, “Князю А. М. Горчакову”).

Но в то же время Пушкину остается совершенно чужда мистическая окрашенность романтизма Жуковского, его фантастика “в духе средних веков”.

Уже в эту, самую раннюю, пору творчества Пушкин умел отнестись к опыту своих литературных учителей с надлежащей критичностью, воспринимая их достижения, но отнюдь не становясь простым их подражателем, самостоятельно отыскивая свою собственную дорогу. В ответ на попытки Батюшкова повлиять на направление его творчества, шестнадцатилетний Пушкин скромно, но твердо отмечает: “Бреду своим путем: будь всякий при своем” (“Батюшкову”, 1815).