Основной эпический жанр поэтики Лермонтова

Основным эпическим жанром господствовавшего в русской I литературе 1820-1830-х годов направления, романтизма, был поэмный жанр. Естественно обращение Лермонтова при устремлении к большой форме именно к поэме.1 Для начинающего поэта, к тому же по преимуществу лирика, создание ее представляло большие трудности. Понятен поэтому подражательный характер юношеских поэм Лермонтова. Больше того, в 1827 году тринадцатилетний Лермонтов попросту переписывает “Кавказского пленника” Пушкина и “Шильонского узника” Байрона (в переводе Жуковского),

тем самым обнаруживая особый интерес именно к этим произведениям.

Они подсказали Лермонтову жанр его собственных творений.

В следующем, 1828 году Лермонтов пишет свою первую поэму – “Кавказский пленник”; воспроизводя заглавие поэмы Пушкина, он непосредственно следует его традиции. Очень близок к Пушкину и ряд других вещей, написанных в самом начале его литературной деятельности: к тому же “Кавказскому пленнику”- “Черкесы” (1828), к “Братьям разбойникам” – “Корсар” (1828) и “Преступник” (1829), к “Бахчисарайскому фонтану”- “Две невольницы” (1830). Но при всем сходстве

с поэмами Пушкина (вплоть до того, что лермонтовский “Кавказский пленник” во многом является пересказом пушкинского) уже в этих ранних ученических произведениях можно легко заметить характерное своеобразие – герои Лермонтова активнее, деятельнее пушкинских, их внутренний мир сложнее и противоречивее (“Корсар”), судьба их трагичнее (“Кавказский пленник”, “Преступник”, “Две невольницы”). [Тенденции, присущие этим произведениям Лермонтова, свидетельствуют о развитии в них пушкинских традиций в отличие от внешнего следования им в поэмах А. Шишкова “Дагестанская узница” (1824), А. Шид-ловского “Гребенский казак” (1831), П. Маркова “Зломила и Добронрава” (1834), В. Яковлева “Мщение черкеса” (183§).

Углубление пушкинских традиций с особой силой скажется в лермонтовском “Демоне” (1829-1841).

Другая традиция, воспринятая Лермонтовым параллельно с пушкинской,- традиция политических поэм декабристской литературы: три начала незавершенной исторической поэмы из древнерусской жизни “Олег” (1829), замысел которой близок к думе Рылеева “Олег вещий”, и законченная поэма “Последний сын вольности” (1831). Мотив “милой вольности”, образ отважного Вадима, “грозным именем” которого “народы устрашат князей, цак тенью вольности своей”, но который “пал в крови, и пал один – последний вольный славянин”,- все это чрезвычайно напоминает мотивы и образы дум и поэм Рылеева, “Андрея, князя Переяславского” А. Бестужева. Но и здесь своеобразие Лер-цонтова уже наметилось. Герои этих лермонтовских поэм более действенны, чем герои дум и поэм Рылеева.

У Рылеева даны не столько поступки героев, сколько их призывы к борьбе за свободу. У Лермонтова же Вадим (“Последний сын вольности”) показан в процессе самой борьбы. Вместе с тем в сравнении с декабристской литературой лермонтовские герои характеризуйся большей трагичностью.)

В новой исторической обстановке 30-х годов поэма ” Мцыри ” (1839), предваренная “Исповедью” (1829-1830), “Моряком” (1832), “Боярином Оршей” (1835-1836) и “Песнею про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова” (1837), также является развитием традиции политической поэмы декабризма, традиции, осложненной другими щногообразными литературными связями.

Наряду с Пушкиным и Рылеевым Лермонтов был увлечен я Байроном. По словам Е. Н. Сушковой, он уже летом 1830 года “был неразлучен с огромным Байроном”‘. Но традиции Байрона це были так непосредственно восприняты Лермонтовым, как традиции родной литературы. Произведений, прямо связанных с какими-либо поэмами Байрона, мы у Лермонтова не найдем.

Его внимание привлекал главным образом байронический герой, увлечение которым сказалось во всех его романтических поэмах, особенно ранних. При этом с самого начала Лермонтов воспринимал Байрона не так, как Пушкин или Рылеев.

Пушкин увидел в героях Байрона характер “молодежи XIX столетия”, с его “преждевременной старостью души”, близкий к характеру, обнаруженному им в русской действительности. Пушкина на время захватило байроновское (в сущности, руссоистское) противопоставление простой, далекой от умерщвляющего влияния цивилизации среды “равнодушным к жизни, к ее наслаждениям”. Вместе с тем Пушкин уже в “Кавказском плен-пике” и в особенности в “Цыганах” вскрыл эгоистическую сущность подобного характера.

Лермонтов воспринимал Байрона главным образом в том аспекте, в каком писал о нем Д. Веневитинов в своей статье об “Евгении Онегине” (1825): “Все произведения Байрона носят отпечаток одной глубокой мысли,- мысли о человеке в отношении к окружающей его природе, в борьбе с самим собою, с предрассудками, врезавшимися в его сердце, в противоречии с своими чувствами”.

Поэмы Лермонтова, как и вся его поэзия, обнаруживают, помимо. Пушкина, Рылеева, Байрона, огромное число литературных реминисценций из множества других писателей того времени – из Т. Мура, В. Скотта, Гюго, Ламартина, Шатобриана, А. де Виньи, Мюссе, Барбье, Шиллера, Гейне, Мицкевича и других. Свидетельствуя о широте кругозора Лермонтова, эти реминисценции, однако, подчинены движению мысли лермонтовского героя, придававшему им свой смысл.

Основное направление, по которому шла эта переплавка у Лермонтова, заключалось в том, что Лермонтов прежде всего обращался к облику человека данного времени, тогда как другие романтики чаще всего оставались на уровне более отвлеченной трактовки человека вообще. Каков бы ни был материал лермонтовского творчества – прошлое или настоящее, русская действительность или экзотический Кавказ, каковы бы ни были роды и жанры его произведений – лирика, поэма, драма или роман, его всегда привлекала современная ему действительность. Это неоднократно находит в его творчестве прямое словесное выражение: “Наш век смешон и жалок”, “Век нынешний блестящий, но ничтожный”, “Печально я гляжу на наше поколенье”, “В наш век изнеженный”, “В наш век все чувства лишь на срок”, “В нашем веке зрелом”, ” Герой нашего времени “, в котором дан “портрет, составленный из пороков всего нашего поколения”, и т. п.

Этот интерес в первую очередь к современному герою очевиден у Лермонтова уже в ранние годы его творчества, в частности в поэмах, к тому же во многом автобиографических. Цикл ранних поэм Лермонтова замкнут кругом любовных отношений: “Два брата” (1829), “Джюлио” (1830), “Литвинка” (1832). К этому циклу примыкают и первые пять редакций ” Демона ” (1829, 1830, 1831, 1833-1834), и связанные с ними поэмы “Аз-раил” и “Ангел смерти” (1831), а также поэмы, предваряющие “Мцыри”,- “Исповедь”, “Моряк” и “Боярин Орша”.

В этих ранних поэмах можно заметить уже новую тенденцию – Лермонтов в трактовке своего героя выходит за рамки только личных любовных переживаний.

В другом цикле ранних поэм – в кавказских поэмах “Каллы” (1830-1831), “Измаил-Бей” (1832), “Аул Бастунджи” (1832-1833) и “Хаджи Абрек” (1833) – усиливается активность героя, мотивировка углубляется жаждой мести,- мотив, чуждый лирике поэта, подсказанный кавказским материалом. В “Измаил-Бее” мотивировка имеет уже общественный характер. В этом цикле широко использован фольклор народностей Кавказа.

К нему Лермонтов будет обращаться в “Демоне”, начиная с редакции 1838 года, и в “Мцыри”. Опора на фольклор ослабляла абстрактность, присущую другим ранним поэмам.