Оригинальность поэзии Кюхельбекера
В. К. Кюхельбекер (1797-1846). Крупный талант Кюхельбекера не только не смог раскрыться в полной мере, но уже при жизни поэта подвергся замалчиванию. Из забвения его творчество было извлечено усилиями литературоведов.
Кюхельбекер – один из немногих “не военных” поэтов дворянской революционности: в армии не служил, не сражался в ополчении, из пистолетов, запасенных к 14 декабря 1825 г., не успел выстрелить, хотя и был на Сенатской площади, в революционную эмиграцию уйти не смог – был опознан, арестован, прошел следствие, крепость, ссылку.
С восторженной революционностью сочетался бескомпромиссный антимонархизм и чуть ли не пророческая убежденность в том, что жертвенный подвиг декабристов принесет народу пользу.
Как поэт Кюхельбекер сложился в общении с Пушкиным, он много читал в лицейскую пору, многое повидал, перечувствовал и осмыслил. В его таланте было что-то родственное пушкинскому – не оттого
Оригинальность поэзии Кюхельбекера проявилась в сочетании романтического элегизма с архаикой: пусть она бывала подчас тяжеловесной, но ее всегда отличали гражданская значимость и глубина мысли. Романтики были убеждены в том, что главная задача искусства – помочь самовыражению человека. Эту заповедь Кюхельбекер небезуспешно пытался сплавить с заповедью просветителей: искусство должно воспитывать, учить, возвышать человека как существо общественное.
В поэзии Кюхельбекера до начала 1818 г. еще не вполне органично сочетались мотивы “легкой поэзии” с анакреонтикой, подражания античным образцам с элегизмом и романтической символикой. Так, в “Осени” (1816) чеканный осенний пейзаж напоминает поэту об осени чувств, об оскудении души, о приближении старости. В “Вакхической песне” (1815-1817) воспета, как положено, молодость с вином и пышным цветением души, а в стихотворении “Кофе” (тогда же) вино отвергнуто и не с ним, а с кофе “увязаны” мудрость и радость жизни.
В “Элегии” (1817) поэт заклинает: “Цвет моей жизни, не вянь!”, а в “Призраке” (1818) все земное отвергнуто, ибо все – обманчиво: блаженство, любовь, надежда.
Прошло два года – и Кюхельбекер в “Жизни” (1820) с могучей силой дал, может быть, и не очень мелодичное, но точное и лаконичное описание судьбы своих современников с романтической настроенностью:
Юноша с свежей душой выступает на поприще жизни, Полный пылающих дум, дерзостный в гордых мечтах; С миром бороться готов и сразить и судьбу и печали! Но, безмолвные, ждут скука и время его; Сушат сердце, хладят его ум и вяжут паренье. Гаснет любовь! и одна дружба от самой зари До полуночи сопутница избранных неба любимцев, Чистых, высоких умов, пламенно любящих душ!
У Кюхельбекера – при его наивной, почти прямолинейной честности и искренности его чувств – дружба неизбежно должна была превратиться прямо-таки в культ. Типичная черта романтического мировосприятия получила в его поэзии необычайно яркое выражение. Дружбу он возносил над принудительностью связей в родственных отношениях, на службе, в обществе…
Только влечение родственных душ и единомышленников – и никакого принуждения – так он понимал дружбу. Его творчество после 1825 г. не иссякло сразу. Поэт долго и мучительно сопротивлялся иссушающей силе ссыльного существования.
Он еще написал поэмы “Юрий и Ксения” и “Агасфер”, пять драм, десятки стихотворений. Талант угасал, это мучило его: еще были глубокие мысли, но уже не хватало сил для их поэтического
В толпе людской и средь пустынь безлюдных В нем тихий пламень чувства не угас: Он сохранил и блеск лазурных глаз, И звонкий детский смех, и речь живую, И веру гордую в людей, и в жизнь иную.
Эта Горестная картина до сих пор вызывает сострадание к загубленному таланту.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...