Определение понятия “Рифма”

РИФМА – “созвучие концов стихов (или полустиший), отмечающее их границы и связывающее их между собой” [8, с. 328]. Возникла в поэзии Средних веков. В XVI в. был возрожден стих без рифм, как в Античности (например, у Шекспира). Употребителен в драме, но встречается и в лирике (“…Вновь я посетил…” Пушкина), реже в эпосе – обычно в небольших произведениях (например, у Жуковского), если это не переводы античных поэм.

Стих, который предполагает сознательный отказ от рифм, называют белым в отличие от безрифменного изначально. Если незарифмованными

остаются отдельные стихи, они именуются холостыми. Так, в строфе лермонтовского “Воздушного корабля” холостыми оставлены первый и третий стихи (схема АбВб). Могут быть и более или менее случайные холостые стихи.

В “Медном всаднике” Пушкина с его вольной рифмовкой и обилием синтаксических переносов из стиха в стих (когда слово “повисает” на конце строки, ожидая продолжения в следующей), что делает речь неровной, сбивчивой, оказалось три незарифмованных стиха.
По слоговому составу стиховые окончания – клаузулы – и соответственно рифмы бывают мужские – с ударением

на последнем слоге: тропа – столпа, убежит – пиит, женские – с ударением на предпоследнем слоге: нерукотворный – непокорной, лире – мире, более тягучие дактилические, которые любил Некрасов, – с ударением на третьем слоге от конца: в обаянии – сиянии, народные – бесплодные (“Железная дорога”); по аналогии с многими фольклорными песнями белые дактилические клаузулы преобладают в “Кому на Руси жить хорошо”. Большинство русских стихов написано с чередованием женских и мужских клаузул. Лермонтов в подражание англичанам часто использовал ямб со сплошными мужскими рифмами; таков, например, стих поэмы “Мцыри”.

Дактилические клаузулы гораздо более редки, потому они и так заметны у Некрасова.
Б. Л. Пастернак любил особенно редкие сочетания дактилических рифм с женскими. В своем “Августе” он в первой строфе вместо дактилической рифмы употребил гипердактилическую – с ударением на четвертом слоге от конца (редчайшие рифмы с ударением на еще более удаленных от конца слогах также называются гипердактилическими):
Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.
А ранее в стихотворении “Ты в ветре, веткой пробующем…” Пастернак срифмовал гипердактилическое окончание с дактилическим: пробующем – воробышком (в остальных строфах чередуются дактилические и мужские рифмы). Такие рифмы, с разным слоговым наполнением, – неравносложные – стали возможны только в XX в. Они нередки у Маяковского: ринется – зверинца (дактилическая с женской), обнаруживая – оружие (гипердактилическая с дактилической) и др.
Неравносложные рифмы относятся к числу неточных рифм. Точными считаются рифмы, в которых совпадают послеударные звуки: наука – скука, ночь – прочь, кумушка – думушка. Если при этом совпадают и какие-то звуки в предударных частях слов, хотя бы опорный согласный (пробужденье – виденье в отличие от мгновенье – виденье), рифма называется богатой (без такого совпадения, при всей точности послеударного созвучия, – бедной).

Собственно, богатой бывает и неточная рифма, как приведенные выше неравносложные рифмы из поэм Маяковского “Люблю” и “Во весь голос” (совпадают многие звуки). Когда совпадают только предударные звуки (самого – самовар в “Необычайном приключении…” Маяковского), это называется левой (левосторонней) рифмой. Одна из разновидностей неточной рифмы – с “неучетом” конечного согласного (согласных) в одном из слов – называется усеченной: опоздал – звезда в “Послушайте!” Маяковского, Радово – оглядывал в “Анне Снегиной” Есенина, поспешней – скворечни в “Единствен-ныхднях” Пастернака.

Впрочем, когда “усекался” звук j (й), это еще в XIX в. не считалось вполне неточной рифмой, а, по сути, приравнивалось к рифмам приблизительным, и такие рифмы не редкость в поэтической классике: заклинаний – Тани в “Евгении Онегине”, сражений – тени в лермонтовском “Бородине”. К этим йотированным рифмам считались близкими мужские рифмы типа я – меня, друзья – меня, нос – перевелось, любви – дни, стекле – Е, люблю – мою, свои – любви, корабля – я (все примеры из “Евгения Онегина”). Вообще же приблизительной рифмой обычно считается фонетическое созвучие заударных гласных без совпадения на письме. У Пушкина она редка (капать – лапоть в шестой главе “Евгения Онегина”), у Лермонтова и Тютчева практически становится нормой.

He различаются также финальные г и х в мужских рифмах: недуг – дух (“Мцыри”), – “очевидно, под влиянием церковнославянского произношения “г” не смычного, как в современном русском языке, а фрикативного, как говорят украинцы и уроженцы Юга России…”. В XX столетии встречаются очень богатые приблизительные рифмы, например духовен – диковин (“Вечер на Оке” Н. А. Заболоцкого). Вряд ли поэты отличают их от точных.

В XX в. как приблизительные воспринимаются те рифмы, которые в XIX в. казались скорее неточными: разруха – ни духу, шкуре – хмурю, домоседы – победа в “Рассвете” Пастернака.
Неточные рифмы культивировал еще Г. Р. Державин, однако Жуковский, Пушкин в лицейский период, Грибоедов во время работы над “Горем от ума” от них отказались, в 20-30-е гг. это исключение: молот – город в “Отрывках из путешествия Онегина”, него – чело в лермонтовской “Смерти поэта”. Во второй половине столетия неточные рифмы охотно допускал, например, А. К. Толстой. Чаще в этот период используются составные рифмы – когда одно слово рифмуется с парой или словом и частицей (с частицей рифмовал слово и Пушкин в “Евгении Онегине”: жаль – нельзя ль, не жаль – едва ль, – не выделяя ее как собственно слово).

Ho и неточные, и составные (которые бывают точными и неточными) рифмы особенно широко распространились в 10-20-е гг. XX в.: день я – учрежденья, прийти вам – губкооперативом, на ночь – Иван Ваныч в “Прозаседавшихся”, дадена – на день, весь-то – место, дур мы – тюрьмы, не помня – легко мне в поэме “Люблю” Маяковского.
Поэты XIX столетия были сравнительно равнодушны к богатой рифме. “Мало того, в стихе пушкинского времени опорные согласные в женских и дактилических рифмах скорее стремились не совпадать. Как подсчитал Д. Самойлов, в лирике Пушкина 30-х годов в женской рифме они совпадают только в 10% случаев, а в третьей главе “Онегина” – в 12%”. Внимание к неточности рифмы в XX в. оказалось вместе с тем вниманием к ее богатству. “Co времен Маяковского и Пастернака понятие БОГАТОЙ РИФМЫ обретает особую важность и ценность, потому что перешагнув границу ударного гласного, рифма стала все более и более уходить в глубь строки, позволяя тем самым части заударной быть очень неточной”. Примеры неточных богатых рифм раннего Пастернака: груши – обрушат, чернеют – вернее (“Февраль.

Достать чернил и плакать!..”), запонок – закапанный, торкался – прогорклости, перечнем – теперешний (“Ты в ветре, веткой пробующем!..”).
Неточные рифмы подразделяются на ассонансы и консонансы. Ассонанс – это совпадение ударного гласного при несовпадении согласных: вечер – ветер – свете, проведу – почешу – полущу – полосну в “Двенадцати” А. А. Блока. Иногда ассонансом называют всякую неточную рифму.

Консонанс же, или диссонанс, – рифма экзотическая, с совпадением согласных при несовпадении ударных гласных: без вести – страсти в блоковском “Опять с вековою тоскою…” (из цикла “На поле Куликовом”), громкою – рюмкой (“Облако в штанах” Маяковского).
По лексическому наполнению выделяются рифмы тавтологические, когда повторяется буквально то же слово: “Вздымаются светлые мысли / В растерзанном сердце моем, / И падают светлые мысли, / Сожженные темным огнем…” (“Опять с вековою тоскою…” Блока); в 6-м стихотворении блоковского цикла “Кармен” слово “отчизне” рифмуется с повторяющимся: “А там: Уйдем, уйдем от жизни, / Уйдем от этой грустной жизни!” Тавтологической, по сути, является и рифма, которой слово соединяется со своим фонетическим вариантом: него – его в “Пророке” Лермонтова, ее – нее в “Некрасивой девочке” Заболоцкого. Внешне близки к тавтологическим рифмы омонимические, с повторением лишь фонетического и графического облика слова, но не его значения: “Защитник вольности и прав / В сем случае совсем не прав”, “И прерывал его меж тем / Разумный толк без пошлых тем…” (“Евгений Онегин”).
По грамматическому наполнению различают рифмы грамматические, в том числе глагольные, когда рифмуются слова одной грамматической категории (благородно – ежегодно, хранила – ходила, бранил – водил), инеграмматические, или неоднородные, когда рифмуются разные части речи и их формы, что в принципе труднее для поэта и делает стихотворную конструкцию разнообразнее (отец – наконец, сменил – мил, дитя – шутя). Если у М. В. Ломоносова было 28% глагольных рифм, то у AC. Пушкина – 16%, а в XX столетии, например, Б. Л. Пастернак вообще всячески их избегал.
Кроме обычной, концевой рифмы выделяют также внутренние рифмы. В балладе Жуковского “Замок Смальгольм, или Иванов вечер” (перевод из Вальтера Скотта) наряду с концевыми рифмами используется рифмование полустиший, нечетные стихи при этом между собой не рифмуются:
Я собак привяжу, часовых уложу,
Я крыльцо пересыплю травой,
И в приюте моем, пред Ивановым днем,
Безопасен ты будешь со мной.
Иногда внутренними рифмами называют и другие, не выделяющие полустиший созвучия с рифмующимися словами. Например, в “Последней любви” Заболоцкого:
Были тут огнеликие канны,
Как стаканы с кровавым вином,
И седых аквилегий султаны,
И ромашки в венце золотом.
В данном случае “внутренняя рифма” канны – стаканы является богатой в отличие от рифмы как таковой канны – султаны. Подобные внутренние созвучия любил поздний Пастернак (“Рассвет”, “Во всем мне хочется дойти…”, “Когда разгуляется”).
Рифма – сильное выразительное средство, способствующее компактности поэтического высказывания. Белые стихи зачастую бывают длиннее (в смысле объема произведения), чем рифмованные.