Олег Коростелев: “За пределами России выходят сотни газет и журналов на русском языке”

– Олег Анатольевич! Вы ответственный редактор альманаха “Диаспора: Новые материалы”, не раз рецензировавшегося на страницах “Литературы”. Каковы сегодня его основные цели и актуальные задания?

– Альманах “Диаспора” был создан историком культуры русского зарубежья Владимиром Аллоем на смену знаменитому историко-архивному альманаху “Минувшее”, 25 томов которого вышли в 1986-1999 годах в Париже, а позже в Петербурге.

О “Минувшем” говорить проще, потому что это завершенный проект. Тома “Минувшего”, подготавливаемые

по большей части в России, а выходившие на Западе, на протяжении долгих лет были единственными изданиями на русском языке такого рода и уровня, выдерживая сравнение с лучшими международными проектами. Во многом они задали тон и определили уровень исследований, создали стандарт историко-архивных публикаций, который ныне считается образцовым, а подчас и недосягаемым.

“Минувшее” очень быстро стало одним из самых масштабных и авторитетных изданий последних десятилетий, содержащих публикации неизданных материалов и документальных исследований по истории и культуре России новейшего

времени. В его редколлегию входили авторитетнейшие исследователи России, США, Франции и Италии: Марк Раев, Ричард Пайпс, Джон Малмстад, Дмитрий Сегал, Николай Богомолов, Жан Бонамур, Эльда Гарэтто, Александр Добкин, Анатолий Смелянский.

Публикации готовили выдающиеся специалисты: Михаил Гаспаров, Джон Боулт, Александр Лавров, Роман (бессмертное произведение) Тименчик, Ричард Дэвис, Эльда Гарэтто, Рашит Янгиров и многие другие. Среди авторов – профессора университетов Москвы, Санкт-Петербурга, Тарту, Торонто, Иерусалима, Лос-Анджелеса, Сан-Франциско, Венеции, Пизы, Глазго, ведущие ученые академических институтов и центров (ИМЛИ, ИРЛИ, ИНИОН, Институт истории РАН), сотрудники московских, санкт-петербургских, британских и американских архивов (РГАЛИ, РГБ, Архив РАН, Russian Archive Leeds), независимые исследователи из России, Прибалтики, Болгарии, Финляндии, Польши и других стран. Большинство публикаций в альманахе представляют собой уникальные междисциплинарные исследования, затрагивающие одновременно историю, философию, политологию, социологию, а попутно решающие архивистские, источниковедческие, библиографические задачи.

“Диаспора” продолжает традиции “Минувшего”. Отличие лишь в том, что новый альманах целиком посвящен русскому зарубежью, главное место здесь занимают архивные документы эмиграции: воспоминания, дневники, записные книжки, переписка и прочее, а также основанные на документах исследования и библиографии (персональные, тематические, росписи содержания и издательские списки).

С 2001 года вышли девять томов “Диаспоры”, в которых были впервые опубликованы материалы из наследия Зинаиды Гиппиус, Бунина, Куприна, Шмелева, Бальмонта, Андрея Белого, Набокова, Ходасевича, Адамовича, Тэффи, Святополка-Мирского, Вейдле, Бориса Поплавского и многих других литераторов, а также политиков, дипломатов, художников, артистов, вплоть до шоферов и священников.

Введение архивных документов в научный оборот я и считаю одной из главных задач альманаха. Невозможно полноценно изучать жизнь и творчество писателей, особенности литературного процесса и тем более историю литературы в целом, не прочитав все произведения этих писателей, не ознакомившись с эпистолярием, с рецепцией их творчества современниками. Без этого подлинная история заменяется набором расхожих Мифов, которые рушатся при первом же обстоятельном знакомстве с источниками.

– Большую часть ХХ века русская литература пребывала расколотой надвое. Территориально сегодня этот раскол преодолен. Но не остается ли так называемая эмигрантская литература своего рода диаспорой в сложно устроенном литературном мире, развившемся в послеоктябрьской России, в границах бывшего СССР?

– Эмигрантскую литературу действительно меньше изучают и хуже знают, но виной тому не заговор исследователей и преподавателей, во всяком случае, идеологические мотивы тут не на первом месте.

Думаю, прежде всего дает о себе знать сложившаяся традиция. Написать, скажем, монографию по истории критики или учебник по истории литературы метрополии гораздо проще – к услугам исследователя устоявшаяся канва, множество введенных в оборот текстов и материалов, апробированные методики. Втиснуть сюда же и эмигрантскую ветвь гораздо труднее – материал не поддается, периодизация рушится, концепции летят к черту.

Гораздо проще оставить ее за бортом или стыдливо приложить отдельную главу с пересказом соответствующих мест из знаменитой книги Глеба Струве. Поэтому большинство учебников по истории литературы ХХ века (а также критики, журналистики и т. д.) рассматривают только метрополию либо, в лучшем случае, дают эмигрантскую часть небольшим самостоятельным приложением, как будто это не тот же самый ХХ век. Ну сами посудите: есть устоявшаяся схема, по которой пишется, к примеру, история критики ХХ века, где главными фигурами значатся Воронский и Полонский, а дальше там ЛЕФ, РАПП, формалисты, зависимость от власти, все понятно, именно так в институтах учили и до сих пор учат.

И как в эту схему включить полемику Ходасевича с Адамовичем? Да от многих ее тезисов камня на камне не остается. А куда отнести статьи Владимира Вейдле, Петра Бицилли, Константина Мочульского, Дмитрия Святополка-Мирского, Альфреда Бема, Николая Бахтина, других эмигрантских критиков?

Они в эту схему никак не укладываются, не говоря уж о том, что самые маститые советские критики головой ниже любого из них как стилисты, да и как мыслители.

Кроме того, есть и сугубо технические причины – литература русского зарубежья куда более труднодоступна, гораздо сложнее с эмигрантскими журналами и газетами, многие из них в российских хранилищах представлены неполными комплектами, а часто их и вовсе нет в стране. “Известия”, “Новый мир” или “Литературную газету” худо-бедно, но можно найти в крупных библиотеках, и даже не только столичных. А многие ли из отечественных хранилищ могут похвастаться полными комплектами даже самых знаменитых эмигрантских изданий? “Последние новости”, “Современные записки”, “Числа”, “Звено” можно найти только в пяти-шести бывших спецхранах крупнейших хранилищ Москвы (ГАРФ, РГБ, ИНИОН, ГОПБ, БФРЗ), да и то обычно с большими лакунами. Уже в Петербурге с эмигрантскими изданиями дело обстоит на Порядок хуже, а в остальных городах чаще всего их вовсе нет.

В результате почти никто из эмигрантских писателей не опубликован в полном объеме. Библиографий не имеют зачастую даже самые знаменитые (Бунин, Мережковский, Ходасевич, Куприн, Георгий Иванов), архивы разбросаны по нескольким континентам, опубликованные росписи содержания эмигрантских изданий можно пересчитать по пальцам. Давно настало время собирать камни.

– Слова “эмиграция”, “эмигранты” вследствие многолетней большевистской пропаганды приобрели в отечественном обыденном сознании (а может, не только в обыденном) не самый благовидный оттенок. И это восприятие, на мой взгляд, не только не отвергается, но и укрепляется, с внешне сострадательной миной: что взять с этих людей, потерявших самое дорогое – Родину?! Это музейные экспонаты, бесполезные для нашего нынешнего развития.

Вы согласны, что это неотвратимо дискредитирует наши традиционные, начиная с языка, ценности, сохраненные культурой русского зарубежья?

– У меня нет ощущения, что мнение об эмигрантах как музейных экспонатах получает все более широкое распространение. Оно встречается наряду со многими другими суждениями, но основополагающего влияния на умы не имеет.

Даже в советские времена был своеобразный двойной подход. В то время предпочитали оттачивать идеологические формулы на неких абстрактных эмигрантах вообще, но как только дело касалось конкретных Рахманинова, Шаляпина, Алехина, Добужинского, Бунина, речь заходила о мировом искусстве, и крупных величин относящиеся к эмиграции лозунги как будто не особо затрагивали. Еще большая путаница в умах возникла после крушения идеологий, когда обыденное сознание стало пытаться строить хоть какое-то мировоззрение отчасти из обломков старых теорий, отчасти из разномастных лозунгов, не складывающихся ни во что цельное.

Никакой стройной системы ведь взамен ушедших предложено не было, а додумывать мысли до конца умеют далеко не все, и для выработки собственного взгляда на проблему большинству недостает ни логики, ни достаточного количества фактов. Поэтому средний человек вполне может одновременно презирать эмигрантов, восхищаться Буниным и Набоковым и одобрять противостояние большевизму. Как все это совмещается в одной голове, можно только удивляться.

– Неотвратимо приближаюсь к главным для нас проблемам – проблемам школьного литературного образования. Чем и каким образом может обогатить современных российских школьников литература русского зарубежья?

– Если она поможет молодому поколению научиться самостоятельно мыслить, большего и желать нельзя.

– Но мне бы не хотелось утверждать дорогие для меня и для очень-очень многих ценности в атмосфере фальшивой беспорочности носителей этих ценностей. Опасаюсь, что свой вклад в победу чудовищного большевизма на нашей родной земле внесли и силы, ему противостоящие. На каких основаниях Вы предложите обсуждать эту важнейшую коллизию нашей истории с учениками?

– Постсоветская власть создала целый ряд организаций, заигрывающих с эмиграцией и даже порой заискивающих перед ней (я так до сих пор и не могу понять, в чем смысл их деятельности). Одновременно бытуют и совершенно противоположные мнения и настроения. Никакой определенной политики, идеологии или хотя бы системы взглядов на этот счет современная власть не имеет, соответственно, не определились и обычные люди.

Я не склонен считать сам факт эмиграции индульгенцией от любых ошибок или чем-то вроде причисления к лику святых. Это было огромное сообщество, состоящее из самых разных людей, и характеризовать их всех одинаково невозможно.

Здесь как раз тот случай, когда придется отказаться от присущего детскому сознанию деления всего исключительно на черное и белое без остатка.

Гражданская война не закончена, и до сих пор трудно примирить в общественном сознании враждующие истины.

Легче всего сказать: вот враги, а все, кто с ними сражался, герои. И механически менять местами героев и врагов на каждом новом витке идеологии – тоже не решение проблемы. Гораздо труднее видеть определенную долю правоты в разных воззрениях на жизнь.

– О литературе русского зарубежья написано очень много, есть она и в школьных программах. Но, возможно, с Вашей точки зрения, в образовании упускается немало необходимого из того, что эта литература может дать молодому поколению россиян. Что именно?

– Несмотря на то что эмигрантская ветвь русской литературы была вызвана к жизни политическими причинами, она в главном своем русле гораздо менее политизирована, чем литература советская. Социальная сторона и идеология не так заметно сказались на ней. Она в большей степени – о вечном. То есть в большей степени – русская литература.

Все же советской литературе при всех ее достоинствах слишком часто свойственно было начинать отсчет времени с тысяча девятисот семнадцатого года. А у эмигрантов за спиной была вся русская история, они принимали на себя ответственность за нее, за сохранение культурного наследия, и книги их – прямое продолжение традиций. И потом, в произведениях эмигрантов гораздо чаще сквозит ощущение свободы.

Свободы личности и творчества, – как раз того, чего недоставало советским писателям.

– Вы немало сделали для широкого возвращения русскому читателю поэта и эссеиста Георгия Адамовича. Почему Адамович? В чем феномен его творчества, его энергия и красота?

– Бунин называл Адамовича “первым критиком эмиграции”, и на то были основания. Адамович действительно замечательный критик, один из лучших в ХХ веке, редкостно умный и одаренный человек, наделенный тончайшим вкусом, а кроме того, блестящий эссеист и оригинальный поэт. Но вообще-то я занимаюсь не только им, из полусотни выпущенных мной томов только десять с текстами Адамовича, остальные книги – самых разных авторов, хотя по преимуществу тоже эмигрантов: Мережковский, Бунин, Набоков, Роман (бессмертное произведение) Гуль, Василий Яновский, Нина Берберова, Антонин Ладинский.

Хочу выпустить Дмитрия Кленовского, Владимира Варшавского, Глеба Струве, Владимира Маркова, Дмитрия Философова, да много чего еще хочу, с удовольствием подготовил бы собрания Святополка-Мирского, Павла Муратова…

– В этом труде собирания и возвращения желаю Вам только сил и удачи. А еще какие новые открытия ожидают нас в истории русского зарубежья? Или оно в условиях нынешнего посткоммунизма вновь может из истории стать обиталищем многих россиян?

– Оно и есть обиталище для миллионов россиян. Такого гигантского количественно зарубежья, как сейчас, не было еще никогда в истории, даже в межвоенный период. Эмиграции сейчас юридически нет, поскольку нет ярко выраженного политического противостояния, а русское зарубежье огромнее, чем когда-либо.

Боюсь, главным открытием для обыденного сознания может стать уже сам этот факт – за пределами России живут десятки миллионов русских людей, и не просто живут, а работают: пишут, изобретают, строят, издают газеты и журналы. За рубежом выходят сотни газет и журналов на русском языке, в которых тысячи авторов публикуют десятки тысяч произведений. Даже по теории вероятности среди них должны встречаться интересные вещи.

Осознать, что мир в очередной раз изменился, постараться понять эти изменения, раздвинуть рамки своего сознания и воспринять саму реальность, а не готовые штампы о ней, – и есть самое трудное. На этом пути человека ждет множество открытий, но только он и ведет к истине.