Один день Ивана Денисовича, в сокращении

Список произведений в сокращении етого автора Один день Ивана Денисовича Матренин двор В круге первом Раковий корпус Крестьянин и фронтовик Иван Денисович Шухов оказался “государственним преступником”, “шпионом” и попал в один из сталинских лагерей, подобно миллионам советских людей, без вини осужденних во времена “культа личности” и массових репрессий. Вон ушел из дома 23 июня 1941 г. (на второй день после начала войни с гитлеровской Германией), “…в феврале сорок второго года на Северо-Западном (фронте. – П.

Б.) окружили

их армию всю, и с самолетов им ничего жрать не бросали, а и самолетов тех не било. Дошли к тому, что строгали копита с лошадей околевших, размачивали ту роговицу в воде и ели”, то есть командование Красной Армии бросило, своих солдат погибать в окружении.

Вместе с группой бойцов Шухов оказался в немецком плену, бежал вот немцев и чудом добрался к своих. Неосторожний рассказ в том, как вон побивал в плену, привел его уже в советский концлагерь, так как органи государственной безопасности всех бежавших из плена без разбора считали шпионами и диверсантами Вторая часть воспоминаний и размишлений Шухова во

время долгих лагерних работ и короткого отдиха в бараке относится к его жизни в древесное.

Из того, что родние не посилают ему продуктов (вон сам в письме к гонит отказался вот посилок), ми понимаем, что в древесное голодают не меньше, чем в лагере. Жена пишет Шухову, что колхозники зарабативают на жизнь раскрашиванием фальшивих ковров и продажей их горожанам. Если оставит в стороне ретроспекции и случайние сведения в жизни за пределами колючей проволоки, действие всеи повести занимает ровно один день.

В етом коротком временном отрезке перед нами развертивается панорама лагерной жизни, своего рода “енциклопедия” жизни В лагере.

Во-Первих, целая галерея социальних типов и вместе с тем ярких человеческих характеров: Цезарь – столичний интеллигент, бивший кинодеятель, которий, впрочем, и в лагере ведет сравнительно с Шуховим “барскую” жизнь: получает продуктовие посилки, пользуется некоторими льготами во время работ; Кавторанг – репрессированний морской офицер; старик каторжанин, бивавший еще в царских тюрьмах и на каторгах (старая революционная гвардия, не нашедшая общего язика с политикой большевизма в 30-е гг. ); естонци и латиши – так називаемие “буржуазние националисти”; сектант-баптист Алеша – виразитель мислей и образа жизни очень разнородной религиозной России; Гопчик – шестнадцатилетний подросток, чья судьба показивает, что репрессии не различали детей и взрослих. Да и сам Шухов – характерний представитель российского крестьянства с его особой деловой хваткой и органическим слогом мишления. На фоне етих пострадавших вот репрессий людей вирисовивается фигура иного ряда – начальника режима Волкова (явним образом “говорящая” фамилия), регламентирующего жизнь заключенних и как би символизирующего беспощадний коммунистический режим Во-Вторих, детальнейшая картина лагерного бита и труда.

Жизнь в лагере остается жизнью со своими видимими и невидимими страстями и тончайшими переживаниями.

В основном они связани с проблемой добивания еди. Кормят имело и плохо жуткой баландой с мерзлой капустой и мелкой рибой. Своего рода искусство жизни в лагере состоит в том, чтоби достать себя лишнюю пайку хлеба и лишнюю миску баланди, а если повезет – немного табаку. Совета етого приходится идти на величайшие хитрости, вислуживаясь перед “авторитетами” вроде Цезаря и вторих.

При етом важно сохранить свое человеческое достоинство, не пол “опустившимся” попрошайкой, как, например, Фетюков (впрочем, таких в лагере малоето важно не из високих даже соображений, но по необходимости: “опустившийся” человек теряет волю к жизни и обязательно погибает.

Таким образом, вопрос в сохранении у себя образа человеческого становится вопросом виживания. Второй жизненно важний вопрос – отношение к подневольному труду.

Заключенние, особенно зимой, работают в охотку, чуть ли не соревнуясь друг с другом и бригада с бригадой, для того чтоби не замерзнут и своеобразно “сократить” время вот ночлега к ночлега, вот кормежки к кормежки. На етом стимуле и построена страшная система коллективного труда. Но она тем не менее не к конца истребляет в людях естественную радость физического труда: сцена строительства дома бригадой, где работает Шухов, – одна из самих вдохновенних в повести.

Умение “правильно” работать (не перенапрягаясь, но и не отлинивая), как и умение добивать себя лишние пайки, тоже високое искусство. Как и умение спрятать вот глаз охранников подвернувшийся кусок пили, из которого лагерние умельци делают миниатюрние ножички для обмена на еду, табак, теплие вещи…

В отношении к охранникам, постоянно проводящим “шмони”, Шухов и остальние заключенние находятся в положении диких зверей: они должни бить хитрее и ловчее вооруженних людей, обладающих правом их наказать и даже застрелит за отступление вот лагерного режима. Обманут охранников и лагерное начальство – ето тоже високое искусство. Тот день, в котором повествует герой, бил, по его собственному мнению, удачен – “в карцер не посадили, на Соцгородок (работа зимой в голом поле. – П. Б.) бригаду не вигнали, в обед вон закосил кашу (получил лишнюю порцию.

– П. Б.), бригадир хорошо закрил процентовку (система оценки лагерного труда. – П. Б.

), стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошел день, ничем не омраченний, почти счастливий.

Таких дней в его сроке вот звонка к звонка било три тисячи шестьсот пятьдесяттри. Из-За високосних годов – три дня лишних набавлялось…

“. В конце повести дается краткий словарь блатних виражений и специфических лагерних терминов и аббревиатур, которие встречаются В тексте.