Образ Земфиры, как предельное выражение степной, цыганской свободы в поэме “Цыганы”
Образ Алеко породили такой живой и сочувственный отклик у К. Ф. Рылеева и других декабристов. Но вместе с тем уже в конце третьей главки намечается трагическая антиномия в характере Алеко, которая и ляжет в основу всей поэмы. Рвущийся из “оков просвещенья”, из “неволи душных городов”, пламенный и решительный вольнолюбец, не признающий власти “судьбы”, идущий ей наперекор, Алеко оказывается “послушным” рабом и мучеником “страстей”: “Но боже! как играли страсти его послушною душой!”
Пока мы еще не знаем, что
Эту свободу она вносит и в свое чувство.
Мгновенно и своенравно увлеклась она Алеко, с которым сошлась без всяких обрядов, без обязательств. Два года была она ему “подругой”, но затем его любовь ей прискучила: “Его любовь постыла мне, мне скучно; сердце воли просит”. Когда
Превращать себя – убежденного и горячего проповедника свободы – в тюремщика другого сердца, которое в свою очередь просит воли, казалось бы, никак ему не пристало. Но тут-то и пробуждаются злые “страсти” в душе Алеко, все те инстинкты, которые вскормлены его прошлым, его общественной средой.
Требующий для себя безграничной свободы, Алеко ни в какой мере не склонен уважать свободу других. Вольнолюбец становится насильником. Проповедник вольности оказывается беспредельным эгоистом, злым ревнивцем, собственником, рабовладельцем в душе, рассматривающим как неотъемлемо принадлежащую ему, неотчуждаемую вещь жизнь и судьбу другого человека. Так вскрываются в поэме злобные, античеловечные “страсти” – сокровенная суть, изнанка души и характера героя, совершающего под влиянием их страшное преступление – двойное убийство.
Здесь-то и проходит грань, отделяющая Алеко от героев подлинных. Они добиваются воли для других – для народа. Алеко жаждет воли “лишь для себя”.
Причем к такому пониманию и раскрытию характера героя поэмы поэт приходит отнюдь не в порядке бессознательного “непосредственно-творческого” процесса (“думал сказать не то, что сказал в самом деле”), как считал это Белинский. Еще до начала работы над “Цыганами” Пушкин ясно понял подлинную сущность романтического героя-индивидуалиста. Мы знаем, что уже в стихотворении 1821 г., посвященном характернейшему “герою времени”, Наполеону, Пушкин писал о нем как о великом честолюбце и эгоисте, как о человеке, проникнутом стремлением к “самовластью”, беспредельной жаждой личного возвеличения. Во второй главе Пушкин прямо устанавливает связь между героем века и бесчисленными маленькими наполеонами, возникавшими в таком изобилии в эту пору и в жизни, и в литературе:
Все предрассудки истребя, Мы все глядим в Наполеоны; Мы почитаем всех нулями. Двуногих тварей миллионы А единицами – себя. Для нас орудие одно.
“Гордый человек” – это не только Алеко, это “байронический” герой вообще, это тот представитель “молодежи 19-го века”, тот “современный человек” – детище современного общества,
С его безнравственной душой, Себялюбивой и сухой, Мечтанью преданной безмерно, С его озлобленным умом, Кипящим в действии пустом,
Развернутую характеристику которого Пушкин даст в седьмой главе того же романа. И, как об этом свидетельствует предварительно составленный Пушкиным план “Цыган”, поэт с самого начала хотел сказать об Алеко именно то, что он о нем сказал.
Вторым, и не меньшим, чем обрисовка и раскрытие образа “современного человека”, замечательным достижением Пушкина является изображение им народной среды – цыган. Пушкин, правда, умалчивает о том, что молдавские цыгане находились в крепостной зависимости; явно идеализирован образ Старика. Тем не менее, поэт имел право сказать о своей “повести”, что жизнь цыган описана в ней “довольно верно”.
Причем в этом отношении “Цыганы” – также шаг вперед от “Кавказского пленника”, где черкесская вольница была показана только с ее поэтической, “красивой” стороны (“красота коней”, “красота одежды бранной и простой” и т. д.). В описаниях цыганского кочевья, тоже непосредственно связанных с молдавскими впечатлениями Пушкина (есть свидетельство, что он сам несколько дней кочевал с цыганским табором; герой и назван его именем), при всей их романтической живописности встречаются такие “прозаические” детали, как пестрые “лохмотья” одежд, “изодранные шатры”, “убогий ковер”, “скрип телег” и т. п.
В поэме о цыганах, которая в значительной степени вырастает на материале народно-песенного творчества, Пушкин гораздо глубже проникает в существо изображаемого им национального характера.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...