Образ “святой Руси” в произведениях Шмелева (богомолье, лето господне)
В особом свете облик России представлен в произведениях Ивана Шмелева. Страну, запечатленную Шмелевым в “Богомолье” и “Лете Господнем”, нельзя назвать ушедшей, потому что это Россия изначальная, историческая, корневая, “святая Русь”, а значит она, сохраненная в благодарной памяти писателя, обращена и в будущее. “Что во мне бьется так, наплывает в глазах туманом? Это – мое, я знаю.
И стены, и башни, и соборы… и дымные облачка за ними, и это моя река, и черные полыньи и заречная даль посадов… были во мне всегда. И все
Я глядел из-под стен… когда?… И дым пожаров, и крики, и набат… все помню! Бунты, и топоры, и плахи, и молебны – все мнится былью, моею былью… будто во сне забытом”.
Ощущение себя в истории, восприятие прошлого как реальности – характерная черта художественного мышления автора и особенность внутреннего мира его героя.
Происходит совмещение двух взглядов, двух потоков мыслей и чувств: героя-ребенка и взрослого, умудренного жизненным опытом человека (автора), который с полным на то основанием повторяет
Обратим внимание на название произведения: “Лето Господне”. У слова “лето” есть несколько значений. Одно из них – время года. Но повествование разворачивается в картинах зимы, весны, осени.
Так реализуется еще одно значение слова “лето” – год, естественный природный цикл, в который заключена жизнь героев. Продвигаясь дальше к глубинам смысла названия, подчеркнем особый характер заголовков частей и глав произведения: “Великий пост”, “Чистый Понедельник”, “Благовещенье”, “Пасха”, “Троицын день”, “Рождество”, “Святки”, “Крещенье”, “Масленица”. Здесь ясно проступает календарь другой, не только природно-материальный, но и духовно-религиозный, определяющий “праздники, радости и скорби”. Шмелев воссоздает “благостную природу русского года”, в котором сплетены в едином жизненном ходе “два солнца”, как точно и образно заметил один из самых глубоких толкователей творчества Шмелева философ И. Ильин (ему автор посвятил свое произведение). “Два солнца ходят по русскому небу: солнце планетное, дававшее нам бурную весну, каленое лето, прощальную красавицу осень и строго-грозную, но прекрасную и благодатную белую зиму – и другое солнце, духовно-православное, дававшее нам весною – праздник светлого, очистительного Христова Воскресения, летом и осенью – праздники жизненного и природного благословения, зимою, в стужу, – обетованное Рождество и духовно бодрящее Крещение.
И вот Шмелев показывает нам и всему остальному миру, как ложилась эта череда двусолнечного вращения на русский народно-простонародный быт и как русская душа, веками строя Россию, наполняла эти сроки Года Господня своим трудом и своей молитвой”.
У слова “лето” есть еще один смысл, более общий, выводящий за пределы одного лишь русского опыта. Посмотрим на разъяснения к слову “лето” в словаре Даля: “лето от сотворения мира, по Рождестве Христовом” и производные. Так, русский год включается в ход Священной Истории, связывается с ее вечными, неотменимыми законами.
Мир “Лета Господня”, с одной стороны, реален, осязаем в деталях, запахах, звуках, красках, это мир купеческого дома, старой Москвы, церкви, дореволюционной православной России. И в то же время это мир идеальный, близкий сказке, заветной мечте о “тридесятом царстве”, миф мифологический. По точным наблюдениям Е. Ефимовой, религиозные представления героев (добавим и автора. – Л. Т) произведения далеки от церковных канонов, в их сознании тесно переплелись христианские и язычные начала, это народный вариант русского бытового православия.
Шмелевский образ “святой Руси” вызвал неоднозначные оценки в критике русского зарубежья. Никто не сомневался в таланте художника, в его “русскости”, но прозвучало и несогласие со взглядами писателя. Картину, нарисованную Шмелевым, некоторые сочли явной идеализацией прошлого. “Не узнаю тебя, Россия!” – восклицал Г. Адамович.
Г. Струве, присоединяясь к мнению о “немного истеричной русской ноте, своего рода патриотическом надрыве” ряда произведений Шмелева, отмечает в то же время, что “Лето Господне” и “Богомолье” “прекрасны… Здесь полное раздолье вкусу Шмелева к плотной и густой бытовой вещественности и его умению изобразить ее” и что именно в этих книгах писателю “удалось в общем избежать сусальности, которой он иногда грешил…” Г. Адамович и Ф. Степун подчеркивали, что “святая Русь” связана в представлении Шмелева с совершенно определенным укладом жизни и строем, существовавшим до революции, что для него это не прошлое (помнить никто не может запретить), а реальность, в которой Шмелев, да и многие эмигранты, хотели бы по-прежнему жить. Ф. Степун, в отличие от И. Ильина, высказал несогласие со шмелевским пониманием и изображением православия, которое философ (вслед за евразийцами) определил как “бытовое исповедничество”. “Нет спору, картины бытового исповедничества написаны Шмелевым с громадным талантом, горячо, искренне, ярко, но до мистически-духовного тана веры они едва ли возвышаются, – а ведь веровать можно только в дух, а не в быт”, – продолжает критик.