Образ генерала Крутицкого в пьесе Островского
Портрет Мамаева, по существу, вполне готов и уже исчерпан в первом акте. Появляясь дальше по ходу действия, он лишь подтверждает себя. Зато во втором акте мы знакомимся с новым лицом – Крутицким, “очень важным господином”, по определению афиши.
В пьесе нет прямых указаний на то, что Крутицкий генерал, но зовут его “ваше превосходительство”, а однажды он роняет походя, что “с бабами” говорить – “хуже, чем дивизией командовать”. Кроме того, следует принять во внимание, что первый исполнитель этой роли в Малом театре
Действие комедии развивается как восхождение Глумова по ступеням карьеры, и Крутицкий для него – следующая ступенька. Обхаживая дядюшку, Глумов уже мечтает о знакомстве с Крутицким: ведь это человек “с влиянием”. От него он ждет покровительства, рассчитывая на дальнейшее продвижение в высокие сферы.
Сам Мамаев пасует перед Крутицким и, хотя за глаза высказывается о кем нелестно (“Он у нас в кружке не считается умным человеком и написал, вероятно, глупость какую-нибудь”), в присутствии отставного генерала
Крутицкий. Вот стоит стол на четырех ножках, и хорошо стоит, крепко? Мамаев.
Крепко. Крутицкий. Солидно? Мамаев.
Солидно. Крутицкий. Дай попробую поставить его вверх ногами.
Ну и поставили. Мамаев (махнув рукой). Поставили.
В некоторых новейших постановках актеры, играющие “мудрецов”, ц впрямь переворачивают стол, материализуя метафору. Однако добросовестный идиотизм героев можно, вероятно, передать и не прибегая к такой наглядности “физического действия”: все заложено уже в самом тексте.
Мы могли еще прежде убедиться, что Мамаеву лаконизм несвойствен. Пожалуй, один лишь раз – в сцене с Крутицким он оказывается в позе выслушивающего чужую мудрость, а не разносящего свою. Это и попятно. Крутицкий весьма влиятельное лицо, у него связи в Петербурге (“…я тебе могу письма дать в Петербург,- перейдешь,- там служить виднее”,- обещает он Глумову).
А кроме того, в отличие от “моралиста” Мамаева Крутицкий, так сказать, идеолог консервативного кружка, его мыслитель и философ. К Мамаеву, больше занятому бытовым брюзжанием и не претендующему на роль политического деятеля, Крутицкий относится с плохо скрываемым презрением: “Он только других учит, а сам попробуй написать, вот мы и увидим”.
Впрочем, нелестные отзывы друг о друге не мешают старым крепостникам, сойдясь в своих кабинетах и гостиных, думать и чувствовать вполне согласно. Есть такие области жизни, в которых они понимают друг друга с полуслова, говорят в унисон и горячо убеждают один другого в том, в чем и спора не может меж ними быть. Современник Островского – поэт Д. Минаев так изобразил дуэт ретроградов старого закала в сатирическом стихотворении “Двое” (1866):
Я слушал беседу двух старцев в гостиной, Мой бас превратился в дискант: Один был действительный статский советник, Другой генерал-лейтенант. Они порицали наш век развращенный, “Что делать?”, Прудопа, Жорж-Занд… Один был действительный статский советник, Другой – генерал-лейтенант.
И думал я, слушая старцев беседу: Что, люди, ваш ум и талант? Один был действительный статский советник, Другой – генерал-лейтенант.
Как не вспомнить, слушая эти пародийные в стиле Беранже куплеты, статского советника Мамаева и отставного генерала Крутицкого! В спектакле Псковского драматического театра (1972) эти стихи были вынесены в интермедии на авансцену. И не зря. Сановные старички, толкующие об “обуздании” и порицающие “Что делать?” Чернышевского, видно, все чем-то сходны меж собою.
Браня нынешний “легкомысленный век”, молодежь и литературу, они завидно единодушны, хотя бы и были исполнены взаимной неприязни и готовы при первом удобном случае по-скорпионьи пожрать друг друга.
Глупость, по Островскому, родовая черта консервативных старцев. Крутицкий в пьесе – редкий, безнадежный образчик тупости. “Нельзя довольно налюбоваться тобой, маститый старец! – восклицает Глумов в разоблачительном дневнике. – Поведай нам, поведай миру, как ты ухитрился, дожив до шестидесятилетнего возраста, сохранить во всей неприкосновенности ум шестилетнего ребенка?” В самом деле, подобно Мамаеву, Крутицкий глуп отчаянно и непоправимо. Но в этом, экземпляре социальной фауны драматург находит черты и оттенки, как бы пополняющие впечатления, полученные зрителем от знакомства с Мамаевым.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...