Образ Чацкого по произведению И. А. Гончарова

Образ Чацкого по произведению И. А. Гончарова “Мильон терзаний”

Главная роль, конечно, – роль Чацкого, без которой не было бы комедии, а была бы, пожалуй, картина нравов. Чацкий не только умнее всех прочих лиц, но и положительно умен. Речь его кипит умом, остроумием.

У него есть и сердце, и при том он безукоризненно честен. Словом, это человек не только умный, но и развитой, с чувством, или как рекомендует его горничная Лиза, он “чувствителен, и весел, и остер” . Он искренний и горячий деятель. Чацкий рвется к “свободной жизни”

и требует “службы делу, а не лицам” .

Всякий шаг, почти всякое слово в пьесе тесно связано с игрой чувства его к Софье, раздраженного какою-то ложью в ее поступках, которую он и бьется разгадать до самого конца. Он и в Москву, и к Фамусову приехал, очевидно, для Софьи и к одной Софье. До других ему дела нет.

Между тем Чацкому досталось выпить до дна горькую чашу, не найдя ни в ком “сочувствия живого” , и уехать, увозя с собой только “мильон терзаний” .

“Мильон терзаний” и “горе” ! – вот что он пожал за все, что успел посеять. До сих пор он был непобедим: ум его беспощадно поражал

больные места врагов. Он чувствовал свою силу и говорил уверено.

Но борьба его истомила. Чацкий, как раненый, собирает все силы, делает вызов толпе – и наносит удар всем, но не хватило у него мощи против соединенного врага. Он впадает в преувеличения, почти в нетрезвость речи, и подтверждает во мнении гостей распущенный Софьей слух о его сумасшествии.

Он перестал владеть собой и даже не замечает, что он сам составляет спектакль на бале. Александр Андреевич точно “сам не свой” , начиная с монолога “о французике из Бордо” , – и таким остается до конца пьесы. Впереди пополняется только “мильон терзаний” .

Если бы у него явилась одна здоровая минута, если бы не жег его “мильон терзаний” , он бы, конечно, сам сделал себе вопроc: “Зачем и за что наделал я всю эту кутерьму?” И, конечно, не нашел бы ответа.

Чацкий больше всего обличитель лжи и всего, что отжило, что заглушает новую жизнь, “жизнь свободную. Он очень положителен в своих требованиях и заявляет их в готовой программе, выработанной не им, а уже начатым веком. Чацкий требует места и свободы своему веку: просит дела, но не хочет прислуживаться и клеймит позором низкопоклонство и шутовство.

Его идеал “свободной жизни” определителен: это свобода от всех цепей рабства, которыми оковано общество, а потом свобода – “вперить в науки ум, алчущий познаний” … Каждое дело, требующее обновления, вызывает тень Чацкого. И кто бы ни были деятели, около какого бы человеческого дела – будет ли то новая идея, шаг в науке, в политике – на группировались люди, им никуда не уйти от двух главных мотивов борьбы: от совета “учиться, на старших глядя” , с одной стороны, и от жажды стремиться от рутины к “свободной жизни” вперед и вперед – с другой.

Вот отчего не состарился до сих пор и едва ли состариться когда-нибудь грибоедовский Чацкий, а с ним и вся комедия.