Обличительный пафос романа “Жизнь и судьба”

Гроссман развенчивал структуру тоталитарных режимов.
Анатолий Бочаров.
Пущенный под нож макет “Черной книги”, “арестованный” роман “Жизнь и судьба”, наглухо запертая повесть “Все течет” – таковы вехи послевоенной биографии писателя Василия Гроссмана. Ныне всенародно известный роман “Жизнь и судьба”, результат многолетнего труда автора, подвергся особому гонению. У писателя были изъяты все рукописи, черновики, даже листы копирки.

Партийный идеолог М. А. Суслов сказал писателю, что его роман можно будет

издать лишь через двести-триста лет.
Но роман удалось спасти. Крамольным для властей он стал из-за своего обличительного пафоса. Василию Гроссману удалось исследовать и показать тоталитарную структуру сталинского Советского Союза и гитлеровской Германии.
Роман “Жизнь и судьба” начинается с картины немецкого лагеря. “Лагеря, – пишет писатель, – стали городами Новой Европы”. До того разделенная, Европа стала в этом смысле единой. На ее пространствах появились гигантские образования, похожие на клетки шахматной доски; колючая проволока, не зная границ, протянулась от Урала до Южной Германии.
/> В романе воссозданы незабываемые картины войны, действие происходит на фронте и в тылу, в немецких лагерях уничтожения и в наших, сталинских лагерях. Вот осажденный Сталинград воюет на последней кромке берега, горит нефть, стекая по откосу к Волге. А в это время где-то далеко на востоке, в лагере, уголовник вбивает ночью гвоздь в ухо своей спящей жертве.

На Западе немецкие эшелоны увозят на ликвидацию евреев из гетто.
Трагедия народа, по Гроссману, заключается в том, что, ведя войну освободительную, сознавая, что цели войны с нашей стороны праведны, он, еще не сознавая того, ведет войну на два фронта: против Гитлера и против Сталина. Во главе народа-освободителя стоит тиран и преступник, который усматривает в его победе свою победу, победу своей личной власти.
Воплощением этого противоречия становятся события в Сталинграде. На острие этого конфликта – “дом шесть дробь один”, гордость и оплот армии, находящийся “на оси немецкого удара”. Этот дом для немцев как кость в горле, потому что “запирает” их наступление на Сталинград, мешает продвижению по России.
Дом этот стал проблемой также и для тех советских военных, кто привык видеть в глазах своих подчиненных покорность: для Крымова, для Особого отдела, – там уже известно, что среди защитников дома завелось свободомыслие. “Свободы хочу, за нее воюю”, – говорит “управдом” капитан Греков. И подразумевает при этом не только освобождение территории от врага, но и освобождение от “всеобщей принудиловки”, которой, по его мнению, была жизнь до войны. Дискуссия о свободе, о добре, дружбе, о причинах всеобщей покорности перед лицом тотального насилия развертывается в произведении и под пулями в стенах “дома шесть дробь один”, и в камерах Лубянки, и в среде ученых в Казани.
Писатель исследует моменты преображения в человеке, чудо рождения протеста. ” Есть право большее, чем право посылать, не задумываясь, на смерть, – право задумываться, посылая на смерть”, – говорится в том эпизоде романа, когда полковник Новиков принимает дерзновенное решение на восемь минут отсрочить исполнение сталинского приказа о вводе в бой танкового корпуса с тем, чтобы подавить уцелевшие огневые точки и избежать лишних потерь.
Художественное пространство романа Гроссмана многолюдно и многопланово. Писатель берет разные “срезы” войны: вот перед нами штаб Еременко, вот штаб Паулюса; вот воронка, в которой одновременно прячутся от смерти и русский, и немец. Читая роман, мы встречаемся с физическим страхом и духовным благородством, святым порывом и предательством, видим грубость, нежность, слезы, грязь и трепет сердца.
Победоносная Сталинградская битва в романе – это и героическое деяние, и беда народа, который, освобождая страну, освобождая мир от фашизма, одновременно завоевывает славу Сталину. “Сталинградское торжество определило исход войны, но молчаливый спор между победившим народом и победившим государством продолжался. От этого спора зависела судьба человека и его свобода”.
“Духовное движение войны” после победы под Сталинградом идет в сторону усиления диктатуры Сталина, укрепления его личной власти и в сторону стремительного освобождения духа народа. Сталинградская битва все-таки стала началом духовного раскрепощения страны. И пусть свобода родилась только на “пятачке” дома “шесть дробь один”, в душах таких людей, как полковник Новиков, капитан Греков, физик Штрум, дочь Штрума Надя, это все равно было началом, – так понимает это событие Василий Гроссман.

Он как бы заглядывает в наш день и, видя освобождение от состояния массовой покорности и гипноза, говорит: жизнь сильнее судьбы, человек больше своего страха.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...

Обличительный пафос романа “Жизнь и судьба”