Об одном стихотворении В. Маяковского

Я не говорю про тех, кто на позициях: должно быть, там и прапорщик порядочный человек. Но здешних интеллигентов надо вешать Говорил с ранеными. Честные люди.

Я тебе одно скажу: если бы не, если бы не и если бы не, – я бы пошел добровольцем.
Смешно? Нет. По крайней мере, вернувшись (тоже, если не), – с правом плюнул бы в рожу ах скольким здешним дядям! (Вл.

Ходасевич – С. Киссину. 9 августа 1915 года)

Важнейший шаг в изучении идиостиля Владимира Маяковского сделал Г. О. Винокур, выделивший два главных начала языка поэта – публичность

и разговорность (Винокур Г. О. Маяковский – новатор языка. М., 1943). Концепцию Винокура конкретизировал и развил М. Л. Гаспаров. В частности, он перечислил те черты поэтики Маяковского, которые выводятся из центрального для всего его творчества образа площадного митингового оратора (Гаспаров М. Л. Владимир Маяковский // Очерки истории языка русской поэзии ХХ века.

Опыты описания идиостилей. М., 1995). Получившуюся картину хочется дополнить еще одним наблюдением: в текстах раннего Маяковского описаны три варианта отношения площадного оратора к той толпе, к которой он обращается с “новым словом”.

Первый

вариант, собственно говоря, как раз и сводится к предложению оратора выслушать его и научиться делать как он (“А вы могли бы?”). Два других варианта вступают в силу уже после того, как толпа оратора выслушала, а делать как он – не захотела (всегдашний случай у Маяковского).

Второй вариант: вы не хотите у меня учиться – значит (потому что), вы – быдло; вам же хуже будет.

Третий вариант: вы не хотите у меня учиться, а я вас все равно люблю и отдам за вас жизнь, буду за вас распят. Легко заметить, что третий вариант подразумевает более или менее осознанное и осторожное самоотождествление себя с Христом. Второй и третий варианты взаимоотношения с читателем активно разрабатывались поздней Цветаевой; третий – поздним Пастернаком – поэтами, в разной степени, но близкими к Маяковскому.

В этой заметке речь далее пойдет о стихотворении Маяковского “Вам!” (1915), которое могло бы послужить идеальной иллюстрацией ко второму из описанных нами вариантов отношения поэта к своим читателям и слушателям.

Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?!

Знаете ли вы, бездарные, многие,
думающие, нажраться лучше как, –
может быть, сейчас бомбой ноги
вырвало у Петрова поручика?..

Если б он, приведенный на убой,
вдруг увидел, израненный,
как вы измазанной в котлете губой
похотливо напеваете Северянина!

Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре б… буду
подавать ананасную воду!

За что Маяковский порицает своих читателей и слушателей на этот раз? Сначала (после прочтения первой строфы) кажется: за то, что они смеют наслаждаться мирной жизнью, в то время как их менее везучие соплеменники гниют в окопах. По обыкновению утрируя, в двух начальных строках поэт методично перечисляет те блага и удовольствия, которые недоступны воюющим: у них нет женщин, чтобы устраивать оргии; они не имеют ванных; их клозеты холодные, а не “теплые”.

Именно как антимилитаристское был склонен интерпретировать стихотворение “Вам!” В. Б. Шкловский, писавший в своих воспоминаниях: “”Бродячая собака” была настроена патриотически. Когда Маяковский прочел в ней свои стихи:

Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре б… буду
подавать ананасную воду, –

То какой был визг.

Женщины очень плакали” (Шкловский В. Б. О Маяковском // Шкловский В. Б. Собр. соч.: В 3 т. М., 1974. Т. 3. С. 64).

Но уже во второй строфе стихотворения “Вам!”, где безликим “многим” противопоставлен конкретный и одновременно предельно обобщенный “Петров поручик” (ср. у раннего Заболоцкого: “На службу вышли Ивановы // В своих штанах и башмаках”), Маяковский, в числе прочих, бросает этим “многим” несколько неожиданный упрек: “Знаете ли вы, бездарные, многие…”

Дальше – больше. В третьей строфе вновь возникают мотивы похоти и обжорства, причем слушатели стихотворения косвенно обвиняются чуть ли не в людоедстве (Маяковский реализует метафору “пушечное мясо”: “Петрова поручика” как скот ведут “на убой”, а затем крупным планом изображается губа, “измазанная в котлете”). Но похоть и обжорство в этой строфе – лишь оправа для куда более тяжкого греха. Слушатели Маяковского потребительски относятся не только к женщинам, еде и войне, они потребительски относятся к поэзии.

От поэзии здесь представительствует былой друг-соперник Маяковского Игорь Северянин.

В финальной строфе стихотворения “Вам!”, после лейтмотивного упоминания про “баб да блюда”, поэт, что называется, “во весь голос” выкрикивает свой заветный тезис, который в переводе со стихотворного языка на прозаический звучит примерно так: я не хочу, чтобы моя поэзия и самая моя жизнь служила для вас источником удовольствия. Чтобы вы “напевали” или читали мои стихи, как вычитываете “из столбцов газет” “о представленных к Георгию”. Чем угождать “вам”, я лучше буду угождать проституткам (вероятнее всего потому, что они хотя бы не лицемерят, а главное – не зарятся на поэзию, довольствуясь “ананасной водой”).

Так стихотворение о войне предстает в итоге стихотворением о назначении поэта.

Остается с некоторым удивлением заключить, что “Вам!” может рассматриваться в качестве своего рода прообраза многочисленных пореволюционных текстов Маяковского о поэте, стоящем на службе у людей физического труда.