О творчестве Честерона (Английская Литература)

Рекомендуя советским читателям в 1926 году русский перевод сборника рассказов Честерона “Человек, который знал слишком много”, А. В. Луначарский усматривал достоинство честероновской новеллистики в сочетании увлекательной оригинальной фабулы с остротой социальных характеристик.

Рассказы Гилберта Честерона (1874-1936) действительно выделяются как самое ценное в обширном наследии этого весьма плодовитого писателя, сочинявшего и стихи, и романы, и трактаты на социально-политические, литературные и философские темы.

Но если во многих

крупных произведениях Честерона на первый план назойливо выпирает ложная тенденциозность, превращения их в надуманную, искусственную романтическую аллегорию, сквозь которую лишь очень смутно проступают подлинные черты современности, то в его новеллах гораздо больше жизни и движения; излюбленные парадоксы Честерона облекаются здесь не в форму назидательных рассуждений, а вспыхивают целым фейерверком остродраматических ситуаций, внезапных поворотов сюжета, поразительных контрастов между видимостью и сущностью действующих лиц.

Перед читателями рассказов Честерона то и дело разверзаются моральные

пропасти. Привычные авторитеты рушатся; отношения, освещенные вековыми традициями, оказываются фикцией. Многие из лучших его рассказов обязаны своим художественным эффектом резкости контраста между официальной репутацией и действительной сущностью изображаемых им лиц.

Так, генерал Сент-Клэр, герой британских националистов, “делатель империи”, прославленный посмертно как мученик патриотизма, был на самом деле бесчестным предателем, с которым расправились собственные солдаты и офицеры, убедившись в его измене (“Сломанная шпага”). Промышленного магната сэра Исаака Гука считают убитым слугою, в действительности же он был задушен своим “другом”, премьер-министром, которого он шантажировал; попутно выясняется, что все без исключения гости, находившиеся в имении Гука, имели свои причины желать его смерти (“Причуда рыболова”).

Чаще всего подобные преступления остаются у Честерона безнаказанными. “Крупная рыба может оборвать леску и уйти”, – замечает один из выведенных им персонажей.

В этом отношении Честерон заметно отступает от старой, “классической” традиции английского детектива, которая, начиная с Конан Дойля, создателя Шерлока Холмса, требовала посрамления преступника и восстановления прав буржуазного закона и частной собственности. Честерон позволяет себе иронизировать и над тем и над другим. Мир крупных дельцов-монополистов, финансовых и политических афер, капиталистической прессы и рекламы предстает в его рассказах в гротескном – порой комическом, а чаще всего зловещем облике.

Охотнее всего писатель пользуется образом чудовищного и нелепого маскарада. Смешным и отвратительным “ряженым” оказывается герцог Эксмур (“Лиловый парик”). Выжига-стряпчий, мошеннически прибравший к рукам владения и титул своего знатного хозяина, носит фантастический лиловый парик – доказательство его кровного родства с Эксмурами. В “Скандальном происшествии с отцом Брауном” перед нами своего рода буффонада, пародирующая сенсационные уголовные “боевики” буржуазной прессы.

Не настоящим, фальшивым, основанным на ложных претензиях и дутых репутация выглядит у Честерона мир больших денег и “высокой” политики.

Но Честерон изображает этот мир не как писатель-реалист, а как писатель-романтик. Типическому обобщению поступков и характеров живых людей он предпочитает произвольную и причудливую игру воображения. Его мало занимает социальная и психологическая мотивировка событий, раскрытие душевной жизни героев; для Честерона-художника гораздо важнее неожиданный драматический поворот сюжета, экстравагантная развязка, внезапно смещающая наподобие землетрясения реальные пропорции и соотношения явлений.

Нельзя не заметить, однако, что при всей своей эффектности романтические разоблачения Честерона не посягают на самое существо изображаемого им общественного строя. Трещины в земной коре, разверзающиеся в ходе описываемых им моральных катастроф, сглаживаются, едва не успев возникнуть. Какие бы темные дела ни выходили вдруг на свет, какие бы злодейские лица ни выглядывали из-под почтенных масок, все в конце концов остается по-прежнему, да иначе, как видно, по мнению писателя, и быть не может.

Эти компромиссные, примирительные тенденции, умеряющие силу романтических выпадов Честерона против существующего положения вещей в описываемой им Англии, находят себе объяснение в общественных убеждениях автора.

Вспоминая в “Автобиографии” период становления своих социально-политических взглядов на рубеже XIX-XX веков, Честерон писал, что “с неохотой называл себя империалистом”. Как тогда, так и позднее он выступал сторонником мнимого “третьего пути” общественного развития, провозглашая себя борцом против социализма и против капиталистической “плутократии”. Его программа, беспощадно высмеянная Бернардом Шоу, с которым Честерон не раз скрещивал оружие в публичных диспутах и печатной полемике, была своего рода романтической утопией реставрированного феодализма.

В эпоху империализма и пролетарской революции Честерон выдвигал планы “разукрупнения” промышленности и децентрализации государства и мечтал о возрождении доброй старой крестьянской Англии. В отношении же нравственного “исправления” общества все свои надежды он возлагал на католицизм и сам в 1922 году принял католичество.

В этой программе возврата назад, к средневековью, было много бравады, но она, разумеется, не представляла никакой реальной опасности для столь шумно обличаемого им царства плутократов и монополистов. Большим младенцем, который и на старости лет тешит себя сказками, назвал Честерона Бернард Шоу.

Реакционно-утопические идеи Честерона довольно полно выразились уже в его первом, в своем роде программном романе “Наполеон из Ноттинг-хилла” (1904). Этот роман повествует о фантастической реставрации средневековых обычаев в Лондоне 21 века. Адам Уэйн – честолюбивый приказчик из мануфактурной лавки, ставший городским головой Ноттинг-хилла, одного из лондонских районов, вступает в бой против ополчения других районов столицы.

Честерон с увлечением повествует о рукопашных схватках латников, вооруженных пиками и алебардами, разыгрывающихся на улицах “цивилизованного” Лондона, и о крушении буржуазно-демократической “законности”, вытесняемой феодальным правом меча. “Наполеон из Ноттинг-хилла” написан в юмористическом тоне: вся история кровопролитных междоусобиц, изложенная в нем, оказывается в конце концов лишь следствием грандиозной шутки, затеянной выборным “королем” – бывшим клерком Обероном Квином, пожелавшим курьеза ради восстановить в лондонских муниципалитетах обычаи “доброй старой веселой Англии”. В шутливой форме здесь выражены, однако, весьма существенные для творчества Честерона мысли – презрение к буржуазно-демократическим свободам, уверенность в том, что поступательное развитие человечества может быть без труда остановлено и обращено вспять, к средневековью, и представление о народе как о скопище марионеток, легко подчиняющихся произволу исключительных личностей.

В романе “Человек, который был четвергом” (1908), впоследствии переделанном для сцены (в 20-ых годах он ставился и в Москве на сцене Камерного театра), Честерон, пожалуй, с наибольшей откровенностью обнаруживает охранительную, реакционную сущность своих парадоксов. Написанная также в характерной для многих произведений писателя форме фантастически-эксцентрической буффонады, снабжая знаменательным подзаголовком “кошмар, книга вводит читателей в подпольный мир заговорщиков, врагов существующего строя. В этот мир случайно проникает герой, добропорядочный обыватель Гэбриел Сайм, “поэт законности… порядка… и благопристойности”, добровольно ставший агентом сыскной полиции. Избранный в верховный совет бунтовщиков, члены которого из конспирации именуются по дням недели, Сайм – “человек, ставший четвергом”, – ощущает себя в гуще зловещих дел.

Однако в первые же часы и дни своего существования он с возрастающим изумлением обнаруживает, что и все остальные “бунтовщики” также не революционеры, а законспирированные полицейские шпики. После многих комических недоразумений и авантюр роман заканчивается колоссальным шутовским маскарадом, во время которого выясняется, что глава тайного совета заговорщиков – “воскресенье”, толстяк-великан, обладающий фантастической вездесущностью и всеведеньем, – не кто иной, как шеф полиции. Замыслы подпольщиков оказываются блефом.

По мысли автора, роман “Человек, который был четвергом” должен был, очевидно, явиться своего рода апофеозом существующего порядка и доказательством несостоятельности бунтарских посягательств на него.

Этическая программа Честерона полнее всего выразилась все в той же присущей его творчеству эксцентричной манере – в романе “Жив человек” (1912), своего рода манифесте честероновского оптимизма. Герой романа, Инносент Смит (самое имя которого – “Innocent” – “простак” – кажется программным) вторгается, как ураган, в мирную, затхлую жизнь лондонского мещанского пансиона, опрокидывая все вверх дном и вовлекая всех в свои веселые дурачества. Смит – апостол воинствующего оптимизма.

Еще в бытность студентом в Оксфорде он под дулом пистолета заставил своего профессора, поклонника унылой философии Шопенгауэра, спеть гимн в честь радостей жизни верхом на водосточной трубе. Его дальнейшие подвиги во славу бытия еще более эксцентричны: ему ничего не стоит обойти вокруг света, через Сибирь, Китай и Соединенные Штаты, чтобы испытать радость возвращения “кратчайшей дорогой” домой; по-разному гримируясь и переодеваясь, он ухаживает за своей женой, чтобы еще раз пережить поэзию сватовства и медового месяца. Шумное и экстравагантное веселье Смита выглядит, однако, в романе нарочитым и искусственным, несмотря на все старания автора придать ему значительность жизненной программы.

Здесь, как и в других подобных произведениях Честерона, особенно заметно его отступление от классических реалистических традиций английского юмора. Комическое начало приобретает по преимуществу формальный характер; оно не вытекает естественно из реальных противоречий жизни, а основывается на произвольном и нарочитом опрокидывании привычных отношений и пропорций. Автор как бы забавляется тем, что на глазах читателя играет жизнью своих героев.

Характерно, что в автобиографии Честерон сам сравнил себя с героем одной из своих задуманных, но ненаписанных книг – человеком, который, будучи по видимости преуспевающим дельцом, втайне с детским увлечением занимается игрой в куклы или оловянные солдатики.

В романе “Перелетный кабак” (1914), а также в “Возвращении Дон Кихота” (1926) и других поздних книгах Честерон развивает реакционно-романтические, социально-утопические мотивы, отчасти намеченные в “Наполеоне из Ноттинг-хилла”. В различных фантастических формах он снова и снова изображает попытки восстановления в Англии средневековых нравов, рисует борьбу новоявленных “рыцарей” и “йоменов” против плутократов и политиканов. Шутовской, юмористический дух этих книг не оставляет сомнений в том, что и сам Честерон рассматривает свою утопию лишь как своего рода причуду, отнюдь не придавая сколько-нибудь серьезного общественного значения подобной игре в “оппозицию”.

Это особенно резко обнаруживается в финале “Возвращения Дон Кихота”: чудак-библиотекарь Майкл Херн, всерьез вошедший в роль короля Ричарда Львиное Сердце и вообразивший себя борцом за восстановление социальной справедливости на феодально-средневековый лад, обнаруживает, что к делу реставрации средневековья поспешили примазаться заводчики и финансисты, рассчитывающие таким образом укрепить свои привилегии и обуздать недвольных рабочих.

Взгляды Честерона отразились и в выборе его положительных героев.

Это – одинокие донкихоты, обращающие картонные мечи романтики против обличаемого ими мира реальности. Картонный меч отца Брауна, героя многих новеллистических циклов Честерона, – религиозное увещание и утешение. Согласно концепции Честерона, именно он, незаметный и даже смешной провинциальный священник, оказывается великим сердцеведом, посрамляющим своей проницательностью и преступников и профессиональных слуг закона.

Отец Браун, каким показывает его Честерон, все знает, все понимает, но в сущности, ничего не может изменить. В распоряжении Хорна Фишера, главного действующего лица рассказов о “Человеке, который знал слишком много”, столь же бессильное оружие – иронический скептицизм; зная все тайны пружины и закулисную механику правящих кругов, к которым он принадлежит по происхождению, он не порывает связи с этим миром, хотя презирает его, и занимает в нем унылую позицию вечного отшельника, хранящего про себя свою бесполезную и горькую мудрость.

Новеллистические циклы Честерона, представленные в настоящем сборнике, создавались им на протяжении многих лет его жизни. Первая книга рассказов (“Неведение отца Брауна”) вышла в 1911 году; за нею последовало еще несколько сборников, посвященных приключениям этого героя; последний сборник цикла (“Скандальное происшествие с отцом Брауном”) вышел в 1935 году. Сборник рассказов “Человек, который знал слишком много” был издан в 1922 году.

Советский читатель не нуждается в противоядии против беспомощных и наивных предрассудков Честерона – запоздалого романтика, тщетно мечтавшего “спасти” мир и от социализма и от империализма, повернув вспять общественное развитие. Абсурдность его реакционно-романтической программы восстановления средневековья с полной очевидностью доказана самой историей. Но читатель оценит по достоинству остроумие Честерона-рассказчика, неистощимость его выдумки и увлекательность повествования, делающие его новеллы одним из примечательных явлений английской литературы XX века.

Автор: А. Елистратова; Источник: книга Г. К. Честерон. Рассказы. – М.: Правда, 1981.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...

О творчестве Честерона (Английская Литература)