Нравственный пафос творчества Чехова

Кто знает, как бы развивался талант Чехова, если бы ему не предшествовали долгие годы развития русской классической литературы, если бы не было прозы Пушкина, Гоголя, романов Тургенева, Толстого, Гончарова, Достоевского. Наиболее плодотворное влияние на прозу Чехова оказал русский классический роман. Маленький рассказ Чехова умещался, бывало, на одном-двух столбцах газетного листа, его можно было прочитать за каких-нибудь десять минут.

Но эти минуты обогащали читателя, давали представление о целой человеческой судьбе. “Горе”, “Тоска”,

“Агафья”, “На пути”, “На подводе” – блестящие образы газетного рассказа с большим психологическим и общественным содержанием.

Эти рассказы резко выделялись на общем фоне газетной беллетристики конца XIX века. Такая емкость самой краткой повествовательной форму могла быть достигнута только художником, за спиной которого стоял опыт изображения человека в романе.

В рассказах журнальных, имеющих несколько больший объем (“Именины”, “Жена” и “Попрыгунья”, “Бабье царство”, “Ариадна”, “Дом с мезонином”, “Человек в футляре”, “Крыжовник”

и многие другие),- то же стремление охватить всю жизнь человека, проследить поворотные моменты в развитии личности. И это было унаследовано Чеховым от русского романа, с его вниманием к духовным исканиям героев, к их переживаниям.

В теории литературы принято считать, что рассказ, в отличие от повести и особенно от романа, строится на одном-двух случаях из жизни героя.

Опыт Чехова-новеллиста вносит уточнение в самое понятие “случай”: мы видели, что в чеховских рассказах случай интересен не сам по себе, как законченный эпизод, а нитями, которые связывают его с характером и судьбой героя. Это также сближает рассказ Чехова с романом.

Еще более органична близость к романическому принципу изображения человека в самых крупных произведениях Чехова-прозаика – в повестях. “Дуэль”, “Рассказ неизвестного человека”, “Три года”, “Моя жизнь” – все это произведения, близкие к жанру романа и по обстоятельности жизнеописания героев, и но вниманию к проблемам современной действительности, и особенно по стремлению автора уловить переломные моменты в духовной жизни героев.

Может быть, сказалось и то, что на протяжении всего своего творческого пути Чехов много думал о большом эпическом жанре и даже несколько раз сам начинал писать роман (например, повесть “Три года” была задумана как “роман из московской жизни”). Хотя формально жанр романа в творчестве Чехова так и не состоялся, его основную задачу с успехом выполняют малые и средние повествовательные жанры.

Да и пьесы, как давно заметили исследователи творчества Чехова, имеют много общего с романом. Кроме пристального интереса художника к духовным исканиям героев и их попыткам определить свое место в обществе (что роднит с романом произведения Чехова всех жанров), для его пьес характерно особое изображение жизни, близкое к повествовательному: драматические события сливаются с повседневными заботами персонажей. У зрителя создается полная иллюзия, что он – свидетель подлинной жизни, которая не выдумана автором, а просто совершается на сцене.

Чаще всего герой рассказов, повестей, пьес Чехова, как и в русском романе,- человек зрелого возраста или, если достаточно молодого, то все-таки успевший познать сложность жизни. Это “готовый” герой, как назвал Чехов своего Иванова в 1887 году,- готовый к поискам, страданиям и к прозрению. В то же время особое внимание Чехова к формированию детской души как к раннему этапу духовной биографии героя также восходит к художественному опыту предшественников.

Вспомним автобиографическую трилогию Льва Толстого “Детство”, “Отрочество”, “Юность”: в исповеди Николеньки Иртеньева уже угадываются духовные страдания будущих героев этого писателя – Оленина (” Казаки “), Андрея Болконского (” Война и мир “), Константина Левина (” Анна Каренина “), Нехлюдова (“Воскресение”) и других.

Вслед за Львом Толстым как автором повести “Смерть Ивана Ильича” Чехов понял, что может дать художнику обращение к герою, осознающему, что жизнь его приходит к концу. Ему удалось впервые в русской литературе переживания старого человека накануне смерти сделать главной темой произведения. Исповедь старого профессора в “Скучной истории” написана с такой искренностью, что воспринимается как одно из самых ярких и типичных проявлений духовной драмы интеллигенции чеховского времени.

Из примеров, которые мы приводили в книге, видно, что родословная чеховских героев – и тех, кто в нравственном отношении понемногу опускался вниз, и тех, кто шел трудной дорогой преодоления соблазнов мещанского счастья,- тоже ведет свое начало от русского романа XIX века. Без совестливого отношения к жизни, без мучительных нравственных страданий и идейных поисков Болконского из романа Льва Толстого “Война и мир”, Левина из “Анны Карениной”, Лаврецкого из романа И. С. Тургенева “Дворянское гнездо” не была бы, может быть, столь ярко выражена тяга лучших чеховских героев к переоценке мира и себя в этом мире.

Вместе с героями русской классической литературы герои Чехова продолжают и сейчас волновать нас этими нравственными исканиями. Восхищаясь искусством Чехова-психолога, мы думаем не только о том, как замечательно он создавал и значительные и ничтожные характеры. Мы думаем еще и о тех высоких моральных требованиях, которые писатель предъявлял к своим героям, а значит, и к нам.

Чеховские герои расплачиваются неудачной личной жизнью за настойчивые поиски смысла жизни. Но это не отпугивает нас, а, наоборот, вызывает сочувствие к ним. Счастливых людей в мире Чехова нет, но зато есть люди ищущие, думающие, и мысли их часто обращены прямо к нам.

Перелистывая том сочинений Чехова, мы можем нередко встретить слова, которые взывают к нашей совести. “Я часто думаю,- говорит Вершинин в пьесе ” Три сестры “,- что если бы начать жизнь снова, притом сознательно? Если бы одна жизнь, которая уже прожита, была, как говорится, начерно, другая – начисто! Тогда каждый из нас, я думаю, постарался бы прежде, всего не повторять самого себя…” Горькие слова…

Они заставляют читателя оглянуться вокруг себя, поразмыслить, верно ли он сам-то живет. Не начерно ли, как Вершинин? Жизнь не так уж длинна, и надо торопиться, чтобы оставить в ней заметный след.

А. М. Горький, познакомившийся с Чеховым в последние годы его жизни и сердечно привязавшийся к нему, писал после смерти писателя: “Хорошо вспомнить о таком человеке, тотчас в жизнь твою возвращается бодрость, снова входит в нее ясный смысл”. Это же можно сказать о произведениях Чехова: хорошо прочитать их или заново перечитать – это очищает душу, заставляет задуматься над жизнью. Стараясь не повторять ошибок чеховских героев, мы можем учиться у лучших из них требовательности к себе, а если случится оступиться, то вовремя выпрямиться и сделать все возможное, чтобы жизнь наша, как мечтал Чехов, была достойной.