Нравственно-символическое значение “Слова о полку Игореве”

За последнее время понимание слова “дивъ” в “Слове о полку Игореве” как будто определилось: большинство исследователей сошлись на том, что “дивъ” – мифологическое существо, некий злой дух. Данная концепция до сих пор не только не подкреплена необходимой доказательностью, но лишена и поэтической убедительности. В самом “Слове” нет ничего, что говорило бы о злой природе “дива”. Отрицательно характеризует его единодушно приписываемое ему выступление на стороне “поганых”.

Однако и это заключение более

чем сомнительно, что мы постараемся доказать ниже.

Нельзя не отметить, что трактовка “дива” как злого духа была, по-видимому, чужда Софонию-рязанцу, иначе он едва ли бы заменил слово “дивъ” более ему говорившим словом среднего рода – “диво”. Значения слова “дивъ”, даваемые авторитетными словарями, как общими, так и специальными, показывают, что исследователи не нашли для него сколько-нибудь однозначного смысла, исходя из его употребления в древнерусских памятниках литературы и в русском фольклоре. В. Даль приводит различные толкования слова “дивъ” – диво, чудо, невидаль.

Допускал

возможность признания “дива” удодом и Всеволод Миллер, хотя в этом вопросе высказывался осторожнее, чем Дубенский. Он писал: “Кажется со времени Дубенского большинство комментаторов колеблется в выборе для слова “дивъ” между двумя значениями – ночной птицы, удода, и какого-то мифического существа”. Там же он говорит, что по отношению к первому месту, где в “Слове” упоминается “дивъ”, удод мог бы быть подходящим толкованием. Но Вс.

Миллера не устраивало второе место: “…уже връжеса дивь на землю”. “Таких картин из царства зверей нет, – писал Миллер, – и упоминание о птице, почему-то бросившейся на землю было бы неуместно”. Если бы это было так, то и в самом деле на путл признания “дива” удодом стояло бы непреодолимое препятствие.

Суеверия, связанные с удодом, имеются и за пределами Кавказа. Есть мясо удода запрещено по закону Моисея; брезгуют им и мусульмане. Однако культурно-историческая значимость удода гораздо шире и глубже народных суеверий.

Примечательная роль отведена удоду в Коране (VII век). В суре 27-й (“Муравьи”) рассказывается об отношениях израильского царя Соломона (Сулеймана) и царицы Савской. Занятый набором войска “из джинов, людей и птиц” Соломон получает известие о стране Сава от только что побывавшего там удода. Соломон пишет царице Савской письмо с приглашением приехать в его столицу и посылает его все с тем же удодом.

Можно считать, что с этого момента в литературе Востока за удодом устанавливается функция вестника. В общем рассказ Корана заимствован из Библии (Книга Царств), но там удод не упоминается. Это показывает, что рассказ Книги Царств подвергся специфической арабской или иранской обработке.

Упоминание в Коране и высокое положение, занятое удодом, как вестником самого Соломона, уже само по себе важно для уяснения судеб удода в культуре мусульманского Восток в особенности для последующих поколений восточных поэтов. Многие птицы робели перед ожидающими их испытаниями и всячески уклонялись от похода. Они ссылались, кто на немощность, кто на болезнь, кто на разные другие помехи: Соловей, например, обосновывал свой отказ тем, что не может покинуть Розу.

Впоследствии оказалось, что многие птицы, все-таки решившиеся принять участие в походе, по дороге погибли. В пределах занимающей нас темы внимание привлекает тот факт, что собравшихся перед походом птиц опрашивал не кто иной, как Удод. Удод же был избран ими и в предводители похода, – этому, видимо, способствовал великолепный хохол, давший повод поэтам называть удода “венценосным”.

При опросе птиц, принимавшем характер собеседования, Удод проявлял высокий уровень интеллекта и нравственности в духе учения суфиев. Его призыв к почти непреодолимо трудному походу, символизирующему духовный путь человека, позволяет усматривать в Удоде – организаторе и вожде похода – и героизм аскета, и бесстрашие идейного вдохновителя. Нельзя Не удивляться тому, сколько веков продолжал Удод свое шествие по путям мусульманской поэзии: между созданием 27-й суры Корана и поэмами о “Походе птиц” Фарид-уд-дина Газ-зали и Аттара прошло не менее пятисот лет, а если присоединить сюда поэму А. Навои “Язык птиц”, то и целых восемьсот18.

Нельзя пройти и мимо того обстоятельства, что упомянутые три основные поэмы о “Походе птиц” датируются XII-XIII вв., то есть временем, близким к походу Игоря Северского. Образ удода в этих поэмах не дает нам прямых путеводных нитей к “Слову”, однако, существенно подчеркнуть, что в XII в., то есть в эпоху Игоря, почитание удода оставалось не только реликтом угасавших верований, но продолжало жить в религиозно-философской поэзии Ирана и других областей Ближнего Востока, культурно связанных с Кавказом и Предкавказьем. В свете приведенных справок уясняется тот культурный субстрат, на котором в конце средних веков степная птица удод выросла в героико-мифическое представление.

Таким образом удод оказался включенным в немногочисленную группу избранных птиц, занявших особое положение в мировой культуре, как орел, сокол, голубь, лебедь и другие.

“Слова” – удод, подкрепляется и современными орнитологическими данными. Нетрудно констатировать, что поведение “дива” в “Слове” вообще соответствует характеристикам, данным удоду специалистами. Считать ли его демоническим существом с иранским или славянским прошлым, или же просто степной птицей, – он все равно трактуется исследователями в качестве активного недруга Игоря, выдающего тайну похода.

Иными словами, в “Слове о полку Игореве” “див” удод выступает в своей традиционной роли вестника, причем, симпатизирующего отнюдь не половцам, “поганым”, а Игорю и Русской земле. Только с этой точки зрения можно понять и дальнейшие его действия: своим падением в момент поражения Игоря “дивъ” удод символизирует ужас и горе всей Русской земли, представителем которой он выступал в начале похода.