Новые средства изображения внутреннего мира человека в модернистской прозе XX века

Модернизм – это обобщенное наименование целого ряда нереалистичных конструктивных литературно-художественных стилей, которые сложились в начале XX века. Свое название это литературное течение получило от французского слова в переводе означающего новейший, современный. Это название будто подчеркивает разрыв с художественными традициями XIX века.

Определяющая его примета – ориентация на красоту, прекрасное, как фундаментальную категорию, основу искусства, в частности, литературы, но этим особенности модернизма не исчерпываются.

Бушующее

начало XX века сопровождалось и социальными сдвигами, и развитием научной мысли. Старый мир изменялся на глазах, причем изменения часто опережали возможность их рационального объяснения, что приводило к разочарованиям в рационализме. Для их осознания нужны были новые приемы и принципы обобщения восприятия действительности, новое понимание места человека во вселенной (или “Космосе”).

Не случайно большинство представителей модернизма искало мировоззренческую подпочву в популярных философских и психологических концепциях, которые уделяли внимание проблемам индивидуальности: в фрейдизме

и ницшеанстве, в экзистенционализме и эзотерике. Разнообразие исходных концепций мировосприятия, кстати, во многом обусловило и самое разнообразие извне будто взаимоисключающих направлений и литературных манифестов: от сюрреализма до дадаизма, от символизма до футуризма и т. п.

Но и прославление искусства как разновидности тайного мистического знания, которое противопоставляется абсурдности мира, и вопрос о месте личности с ее индивидуальным сознанием в Космосе, склонность к созданию собственных из новых мифов позволяют рассматривать модернизм все-таки как единое литературное течение. Любимый персонаж модернистов-прозаиков – “маленький человек”, чаще всего образ среднего служащего (типичными являются маклер Блум в “Улиссе” Джойса или Грегор в “Перевоплощении” Кафки), так как это тот, кто страдает, незащищенная личность, игрушка высших сил.

“Абсурд – это метафизическое состояние человека в мире” – пишет А. Камю в “Мифе о Сизифе”.

Другое его выражение (источник тот же самый): “Жить в полном осознании бесцельности жизни – вот ужасная судьба человека и вместе с тем основание его величия”. Эти слова могли бы стать эпиграфом почти к любому произведению модернистов-прозаиков. Их герои существуют в мире, где “нет указаний ни на земле, ни на небе” (Сартр), там, где человек создает личные моральные нормы, осуществляя акт свободного выбора. Жизненный путь персонажей – ряд ситуаций, личная поведение, ряд актов упомянутого выше выбора, причем настоящий выбор реализовывается в “пограничных”, часто нереальных ситуациях.

Герои модернистов живут будто вне реального времени. Общество, власть или государство для них – какие-то вражеские феномены иррациональной, если не откровенно мистической природы. Камю ставит знак равенства, например, между жизнью и чумой.

Вообще в изображении модернистов-прозаиков, зло по обыкновению окружает героев со всех сторон, оно всегда готово встретить человека в самый неожиданный для него миг.

Все, что происходит с героями произведений модернистов, происходит всегда и никогда, везде и нигде. Но вопреки внешней ирреальности сюжетов и обстоятельств, которые изображаются, через достоверность деталей создается ощущение действительности или даже будничности этих мифических ситуаций, похожих на ту, в которой, “проснувшись как-то утром после неспокойного сна, Грегор Замза увидел, что он в собственной кровати превратился в ужасное и безобразное насекомое”. Большинство модернистов провозглашало принципиальный “антипсихологизм”, так как, по их мнению, традиционные методы будто делают человека объектом исследования, но отдельные моменты психологии героев во многих произведениях раскрываются порой чуть ли не глубже, чем у писателей, которые подходили к изучению тайн человеческой души с рациональных позиций. Наверное, главной причиной этого являются сочувствия к “человеку без свойств”, авторы часто переживают одиночество этих героев перед вражеским миром, как свое собственное.

Отказ от позиции “всеведения” разрешает писателям будто приблизиться вплотную к изображению их героев, иногда – к отождествлению себя с ними.

Отдельного внимания заслуживает открытие такого нового приема представления внутреннего монолога как “поток сознания”, в котором смешаны и ощущение героя, и то, что он видит, и мысли с ассоциациями, вызванными образами, которые возникают, вместе с самим процессом их возникновения, будто в “неотредактированном” виде. Это тоже другое, новое средство проникновения во внутренний мир человека, так же, как привлечение метафорического или фантастического в изображение будничности позволяет сделать качественно другие обобщения.

Именно качественно другие – не лучшие и не худшие от тех, что используют традиционные литературные течения – приемы и подходы и позволяют видеть в модернизме частное явление в искусстве XX века, течение, которое открыло свой особый ракурс взгляда на индивидуальность человека и в целом на окружающий мир.