“Несостоявшиеся судьбы” героев пьесы А. П. Чехова “Вишневый сад”

Каждому человеку судьбу создают его нравы.
Античный афоризм
“Вишневый сад” – последняя пьеса А. П. Чехова. Когда он держал в руках ее печатные оттиски, жить ему оставалось недолго, несколько считанных месяцев. Как и любая пьеса, она населена различными действующими лицами: среди них – главные, второстепенные, эпизодические.

Ho все характеры, созданные зрелым Чеховым, почти всегда открывают нам противоречивое смешение света и тени, добра и зла, смешного и трагического. Однако это не значит, что Чехов лишен и лишает нас ясности

в оценках, симпатиях и антипатиях. Нет. Вглядываясь в жизнь вместе с Чеховым, мы никогда не ошибемся в том, что хорошо, что дурно, что благородно, что подло.

Познание творчества Чехова поможет нам избежать примитивного взгляда на жизнь, который неизбежно приведет нас к печальным или трагическим ошибкам.
Вряд ли случаен тот факт, что одновременно с работой над “Вишневым садом” Чехов пишет рассказ “Невеста” – о девушке, уходящей в новую жизнь, “широкую, просторную”. И этот рассказ начинается картиной майского сада, только ночного, прекрасного, таинственного. А первое действие пьесы начинается

ранним утром: “Рассвет, скоро взойдет солнце.

Ужо май, цветут вишневые деревья, но в саду холодно, утренник”. Настроение утренней бодрости, свежести, ожидание солнца, восхищение красотой мира это тяготение к будущему, а не к прошлому, и выявляет основную авторскую позицию.
Действие начинается в детской. “В этой детской я спала, глядела отсюда на сад, счастье просыпалось вместе со мною каждое утро, и тогда он был точно таким, ничто не изменилось”, – вспоминает Раневская. Ho и она знает, и мы видим, что все изменилось: и саду грозит гибель, и сама Любовь Андреевна, утратив все лучшее в жизни, стоит на пороге бедной и горькой старости.
Почему лее судьба Раневской не состоялась? Ведь к Любови Андреевне все относятся с любовью или неподдельной симпатией и дочь, и брат, и Лопахин, и Петя, и Симеонов-Пищик, и слуги. “Хороший она человек. Легкий, простой человек”, – говорит Лопахин.

Раневской свойственны изящество, эмоциональность, быстрая возбудимость, душевная легкость. Это отражается и в ее внешности. Ей, надо полагать, сорок с лишним, но ее легкость, грация скрадывают возраст. “Вы все такая же великолепная”, – говорит Лопахин.
Природа лее человеческого характера такова, что при определенных условиях развития той или иной черты может обратить ее во что-либо противоположное. Жизнь “на чужой счет”, жизнь без высокой цели и долга постепенно стирает границу между легкостью и легкомыслием, простотой и пустотой.
Чехов демонстрирует это уже в первом действии. Раневская, появившись в родном доме после длительного отсутствия, осыпает всех поцелуями: брата, Варю, слуг, даже шкаф. Ho вот она садится и начинает пить кофе, услышав действительно печальную новость: умерла няня, на руках у которой она выросла.
Еще раньше мы узнали от Ани, как она с мамой, Шарлоттой, Яшей охала из Парижа домой: “… не осталось ни копейки, едва доехали. И мама не понимает! Сядем на вокзале обедать, и она требует самое дорогое и на чай лакеям дает по рублю…” Милая, невинная непрактичность…

Ho она оборачивается равнодушием к дочери. Ведь Раневская оставила дочь девочкой одиннадцати-двенадцати лет…
Наблюдая Раневскую, нельзя не заметить, что горничная Дуняша в чем-то напоминает свою госпожу. Очевидно, что сходство слуг и господ не случайно, и Чехов стремится создать пародию на Раневскую и Гаева через их лакеев. Дуняша карикатурно отражает излишнюю эмоциональность Раневской, превращая ее в манерность и навязчивость. “Я скажу вам сейчас, одной минутки не могу утерпеть…” Дуняша подспудно повторяет Раневскую и в своей любви. Барыня любит подлеца, который ее обобрал и бросил.

Дуняша же любит наглеца и хама Яшу, человека низкого и мелкого.
Гаев, брат Раневской, представляет собой человека, в котором нет ничего основательного, прочного. В его жизни есть лишь две настоящие страсти – бильярд и леденцы. Гаев очень любит произносить речи и произносит их с несомненной искренностью, далее при обращении к шкафу. Он убеждает Варю и Аню, что выход найдется, имение не будет продано.

Он настолько разбушевался, поверил в свои силы, в самого себя, что отсылает старика лакея, свою заботливую няньку. “Ты уходи, Фирс. Я уж, так и быть, сам разденусь”. Это было истинным “подвигом” пятидесятилетнего “ребенка”.
Раневской и Гаеву присущи общие грехи: безделье, пустое философствование, бездушное отношение к прислуге, мужикам, рабочим, фальшивая интеллигентность. Петя Трофимов объясняет истоки этой болезни: “Владеть живыми душами – ведь это переродило вас всех, живших раньше и теперь живущих…”
Ho разве виноваты Раневская и Гаев, что родились в помещичьей семье? Однако у них впоследствии была возможность выбора жизненного пути. Они могли распорядиться жизнью по своему усмотрению.

И они сделали свой выбор. Очевидно, что их жизнь прожита впустую. Впереди у них нет абсолютно никакой надежды.
Удивительно, что после продажи имения все, по словам Гаева, “успокоились, повеселели даже”, Раневская стала хорошо спать, хотя она ясно понимает, а Гаев лишь смутно догадывается, что впереди полная безысходность. Ho что бы ни случилось дальше, они так и закончат свою жизнь в долг, за чужой счет. Скорей всего, за счет Ани.

Типичность такого жизненного пути подтверждает и образ Симеонова-Пищика, и образы многих других персонажей – Фирса, Вари, Шарлотты, Епиходова, Яши, – втянутых в орбиту несчастной и никчемной жизни Раневской и Гаева.
Глубокого значения полон образ Фирса. Фирс, с его неприятием “воли” и собачьей преданностью, – живое прошлое, то самое крепостническое прошлое, которое сформировало Раневскую и Гаева. Забытый в доме и остающийся умирать, Фирс трогает нашу душу.

Звучит приговор: “Жизнь-то прошла, словно и не жил… Эх ты… недотепа!..” Недотепа – последнее слово пьесы. Оно звучит итогом не только жизни Фирса, но и всей прежней жизни, которая погубила вишневый сад.
Все попытки спасти имение оказались тщетными. Вишневый сад, центральный образ пьесы, вырастает до символа России, в которой неизбежна гибель старого уклада жизни. Чехов показывает это, вводя стук топора, вырубающего сад, в финал пьесы.

Вина за гибель вишневого сада возложена на всех героев пьесы. Ho, вопреки всему, прошлое уходит безвозвратно, освобождая дорогу будущему.