“НЕПРОШЕННАЯ ПОВЕСТЬ”: СЕМЬСОТ ЛЕТ В ОЖИДАНИИ ЧИТАТЕЛЯ

“НЕПРОШЕННАЯ ПОВЕСТЬ”: СЕМЬСОТ ЛЕТ В ОЖИДАНИИ ЧИТАТЕЛЯ

Ее открывали дважды. Сначала – в 1940 году в Киото – старинную рукопись, захватывающую читательское вни­мание с первых строк, обнаружили среди рухляди дворцо­вого книгохранилища, сваленной в темном углу вместе с различными хозяйственными записями, счетами импе­раторской кухни и отчетами о потраченных средствах. Обнаружили – и забыли, потому что начиналась боль­шая война, и до рукописей ли? Второй раз ее открыли спустя двадцать лет – разобрали записи предвоенных исследователей.

И

на этот раз – опубликовали.

Представьте себе: XIII век, средневековая Япония. Чело­век сам по себе никого не интересует – японская литера­тура занята не личностью, а проблемами всепоглощающего долга самурая перед хозяином, реитационной медитацией, социальной иерарахией и прочими незыблемыми, в отли­чие от хрупкой человеческой жизни, истинами. Еще мень­ше, чем человек вообще, кого-то интересует женщина – существо как бы само по себе вторичное, годящееся разве что на роль верной жены, готовой умереть вместе с мужем.

Представляем дальше: двор одного из “прежних” импе­раторов,

некогда могущественного властелина, вынужден­ного уступить трон более молодому наследнику. Пыш­ность, рождаемая из обременительных долгов. Занятость, мучительно создаваемая из ненужности. Забвение, обря­женное в пурпурные одежды почитания.

А если просто – дряхлеющий император, забытый страной и подданными, окруженный в страхе жмущимся к нему двором, пышные наряды, шикарные праздники, лучшие поэты во всей стра­не на сытных, знатных обедах. И все это, разумеется, в долг.

И – молодая женщина при этом дворе, наложница “прежнего” императора, пятнадцатилетняя сирота по име­ни Нидзе. После того как она потеряла единственного ре­бенка и вместе с ним – расположение его высокородного отца, ей оставалось только вести пышную наружно и пу­стую внутренне жизнь придворной дамы – жизнь эфемер­ную и бесполезную, глупую и скучную.

И Нидзе написала повесть.

Средневековье – ни в Японии, ни в Европе – не знало еще глубокой психологической прозы, в которой так силь­но прочитывался бы сам человек, с его переживаниями, страданиями, ощущениями, страхами, сомнениями и оби­дами. Тогдашняя литература еще не умела разгадывать человеческую душу, упакованную в ритуал и обычай. Еще никто не рискнул высказать простую, честную, человече­скую оценку вышестоящим, вокругсмотрящим, сверхуговорящим и прочим авторитетным персонажам.

Никто, кроме Нидзе.

Мы знакомимся с героиней, когда она еще блистает при дворе забытого императора, сопереживаем ее слезам о по­терянном ребенке, вместе с ней проводим дни в изящном интеллектуальном досуге, пристально разглядывая окру­жающих: кто как одет, кто как настроен, кто чем дышит. Во второй части повести мы видим героиню – уже мона­хиню одного из буддийских монастырей, размышляющую о прошедшей жизни и осмысляющую судьбу. Финал пове­сти показывает нам почти старуху, для тогдашней Японии сорок лет – немыслимый срок.

Она уже мудра и спокойна, и ее повесть становится такой же.

Перед нами раскрывается история женской души, ис­кренняя, глубокая, психологически достоверная. Пожалуй, мировая литература пришла к этому лет триста назад.

Так что лирическую прозу открыли вовсе не модер­нисты, а придворная дама японского императора Нидзе. За семьсот лет до современного читателя.