Мотив дороги в цикли рассказов Тургенева “Записки охотника”

Мотив дороги, постоянно варьирующийся в этих концовках, имеет содержательный смысл. Судьбы людей выглядят незавершенными, ожидается их продолжение за пределами “случайно” прерванного рассказа. Стихия текущей, меняющейся жизни, где “концы” и “начала” затеряны, пульсирует и здесь. Концовки тургеневских очерков не приостанавливают нужного художнику ощущения переменчивости жизни, они постоянно движутся к началам новых и новых встреч, порождая тяготение одного рассказа к другому, “рифмуя” кадры в изменяющейся картине

Эта “рифма” усиливается тем, что разомкнутое окоячание очень часто подхватывается началом следующего очерка. Концовка “Хоря и Калиныча” (“На другой день я покинул гостеприимный кров г-на Полутыкина”) как бы получает естественное продолжение в следующем рассказе – “Малиновая вода” (“…Вечером мы с охотником Ермолаем отправились на “тягу”…”). Окончание рассказа “Бежим луг” (“Я кивнул ему головой и пошел восвояси вдоль задымившейся реки…”) “продолжается” началом рассказа “Касьян с Красивой Мечи” (“Я возвращался с охоты в тряской тележке…”)

Известный советский писатель С. П. Антонов в своем разборе “Записок охотника” подметил на первый взгляд незаметные связи между очерками. О конце истории Акулины из “Свидания” мы узнаем, например, в “Бежине луге”, где рассказывается, как обманутая “полюбовником” девушка хотела утопиться в омуте и затем сошла с ума. В беседе ребят у костра о том, как разбойники утопили в омуте Акима-лесника, есть намек на драматический финал жизни Бирюка и т. д.!.

Точно так же незаконченную историю обедневшего дворянина Радилова (“Мой сосед Радилов”) перебивает, но, в сущности, подхватывает и продолжает история Овсяникова (“Однодворец Овсяников”). Незавершенные судьбы персонажей в одних очерках как бы получают продолжение и завершение в других. Жизнь каждого героя при всей своей конкретности приобретает в контексте цикла некий широкий “сверхличный” смысл, вступая в перекличку с жизнью других, аналогичных героев.

В рассказе “Однодворец Овсяников” история превращения французского барабанщика Леженя в русского дворянина – не более чем курьез, казус, но эта история варьируется в соседнем рассказе “Льгов”, порождая мотив несообразности и нелепицы всего крепостнического уклада русской жизни.

Между рассказами есть и прямая тематическая перекличка. Охотник в “Льгове” поджидает приятелей у церкви. Рассматривая могилы этого глухого степного села, затерянного в необозримых пространствах России, он вдруг натыкается “на почерневшую четырехугольную урну со следующими надписями: на одной стороне французскими буквами:: “Под сим камнем погребено тело французского подданного, графа Бланжия…”.

Так путем “наплывов” одной истории на другую, одного характера на другой созревает в цикле глубокая мысль Тургенева о нелепице, абсурдности всего крепостнического уклада русской жизни. Дворовый человек Сучок и русский дворянин (французский барабанщик) Лежень при всем различии судеб, в сущности, подчинены одному “закону” – комической бессмыслице, крепостническому самодурству, распоряжающемуся жизнью человека в России. Точно таким же образом складываются судьбы многих и многих героев.

Здесь и шумихинский Степушка из “Малиновой воды”, и скотница Аксинья с садовником Митрофа-ном из того же рассказа, здесь и безымянный дедушка, дряхлый, слепой и глухой, посаженный “старшими” сторожить горох, и мастер-портной Куприян, произведенный барыней в истопники (“Контора”), и псарь Ермил из “Бежина луга”, у которого собаки никогда не жили. Одна судьба цепляется за другую, возникает единая “хоровая” судьба народа, в условиях беззаконной крепостнической страны. Сила воздействия книги Тургенева да читателя не в гневных авторских обличениях, не в гротескных образах представителей власти. Она – в эпической масштабности рифмующихся друг с другом сотен самых различных и в то же время общих народных историй.

Тема крепостного права претворяется в монументальный образ крепостного ига, оказывающего свое губительное влияние на жизнь всей русской нации.