Моральный суд над Пилатом в романе “Мастер и Маргарита”

В романе “Мастер и Маргарита” дается глубокий психологически точный анализ поведения героя, перерастающий в моральный суд над Пилатом. Это сложная, драматическая фигура. Он умен, не чужд раздумий, человеческих чувств, живого сострадания. Пока Иешуа проповедует, что все люди добры, покуратор склонен снисходительно взирать на это безвредное чудачество.

Но вот речь зашла о верховной власти, и Пилата пронзает острый страх. Он еще пытается вести торг со своей совестью, пробует склонить Иешуа на компромисс, старается незаметно подсказать

спасительные ответы, но Иешуа не может слукавить.

Охваченный страхом, всесильный прокуратор теряет остатки гордого достоинства и восклицает: “Ты полагаешь, несчастный, что римский прокуратор отпустит человека говорившего то, что говорил ты? … Или ты думаешь, что я готов занять твое место? Я твоих мыслей не разделяю”.

Все же как и в Библии Пилат не находит серьезных оснований для казни булгаковского Иисуса, но верховные священнослужители продолжают настаивать на смертном приговоре.

Пилат поддается постыдному малодушию умного и почти всесильного правителя: из-за боязни доноса, который мог

погубить карьеру, Пилат идет против своих убеждений, против голоса человечности, против совести. Он делает последние жалкие попытки спасти несчастного, а когда это не удается, пытается хотя бы смягчить укоры совести. Но нет и не может быть морального выкупа за предательство. А в основе предательства, как это почти всегда бывает, лежит трусость. “Трудность – крайнее выражение внутренней подчиненности”, “несвободы духа”, главная причина социальных подлостей на земле. “…руки потер, как бы обмывая их…”

Здесь Булгаков имеет в виду следующее место из Евангелия от Матфея: “Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды, и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего…”

Таким образом, этот жест символизирует в романе муки совести Пилата, сознание совершаемого им греха и символическое очищение от него. Впоследствии Булгаков заставит своего героя повторить этот жест в разговоре с Афранием, когда Пилат будет организовывать убийство Иуды из Кириафы. Все же Пилат наказан страшными муками совести. ” Двенадцать тысяч лун за одну луну когда-то”, бессонных ночей терзается Пилат тем, что “он чего-то не договорил тогда, давно, четырнадцатого числа весеннего месяца нисана”, что он не пошел “на все, чтобы спасти от казни решительно ни в чем не виноватого безумного мечтателя и врача”. “Христу нет места на земле”, – писал А. М. Горький. И история Иешуа Га – Ноцри и других похожих литературных героев лишь иллюстрирует эту мысль.

Итак, образ Иешуа Га-Ноцри во многом близок к распространенному на рубеже XIX – XX вв. толкованию Иисуса Христа прежде всего как идеального человека. М. А. Булгаков не противовоставляет своего героя Христу, а как бы “конкретизирует” евангельскую легенду ( как он ее понимает ), помогая нам лучше ее осмыслить.

Его Христос лишен ореола божественного величия, и тем не менее он вызывает уважение и любовь – такова притягательная сила его личности и суждений. Его смерть на кресте выглядит в романе не случайно, а вполне закономерной: он слишком добр, слишком свободен, чтобы жить в нашем греховном мире. А, значит, ему нет “места на земле”.

Как и его прообразу.. Булгаков откровенно отходит от евангельской трактовки всемогущества Бога. По Булгакову, “правит балом” на этой земле совершенно небожественная сила.

Кто “князь мира сего”?

Эпиграф романа адресует нас к Мефистофелю из ” Фауста ” Гете: … так кто ж ты, наконец? – Я – часть той силы, что вечно хочет зла И вечно совершает благо. Следовательно, булгаковский Воланд – это Мефистофель. А Мефистофель – это Сатана, не случайно же его диалог с Создателем (“Пролог на небесах”) почти полностью совпадает с аналогичным местом в ветхозаветной Книге Иова ( Иов. 1, 9 – 12 ). Однако все здесь не так просто, как кажется на первый взгляд.

Сатана (от греч. “противодействующий”, “противник”) или дьявол (от греч. “клеветник”) предстает как в Ветхом, так и в Новом Завете, во-первых, как “начальник злых духов, враг Божий и искуситель и губитель душ человеческих”, как скептик и циник, подстрекатель и наушник, обвинитель рода человеческого пред Высшим судией. Во-вторых, что для нас особенно важно, и в Библии и в “Фаусте” Гете Сатана (Мефистофель) хотя противостоит Богу, но не на равных основаниях, не как божество или антибожество зла, но как падшее творение Бога и мятежный подданный его державы, который только и может что обращать против Бога силу, полученную от него же, и против собственной воли в конечном счете содействовать выполнению божьего замысла – “творить добро, желая людям зла”.