“Маленький человек” и его судьба в повести “Шинель”

Тема “маленького человека” – одна из постоянных в русской литературе. Ее гуманистическое толкование своими корнями достигает Пушкина. Его герои – Самсон Вырин (“Станционный смотритель”), Евгений (“Медный всадник”) вызывают у читателя сочувствие и печаль. Так же, как Пушкин, Гоголь раскрывает в самом прозаичном персонаже потенциал высочайшего – способность к любви, самоотречению, самоотверженной защите своего идеала и нравственной ответственности человека за совершенные поступки.

Конфликт маленького человека

с миром вызван тем, что у героя отбирают его единственное достояние – счастье, любовь, благосклонность. Станционный смотритель теряет дочь, Евгений – любимую.

Гоголь делает ситуацию и конфликт более жестокими. В “Шинели” крайнее унижение человека, уничтожение в нем личностного, духовного начала проявляется в изменении цели и содержания жизни. Для Акакия Акакиевича Башмачкина целью и смыслом жизни становится вещь.

Казалось бы, убогость интересов маленького человека доведена до края. Однако автор не только приземляет, но и возвышает своего героя. В Акакии Акакиевиче вдруг проступают человеческие

черты, и его печаль потрясает равнодушного побратима-чиновника, превращая его в побратима-человека: “И долго потом, среди самых веселых минут, воображался ему низенький чиновник с лысинкой на голове, со своими проникновенными словами: “Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?” – и в этих проникновенных словах звенели другие слова: “Я брат твой”.

Больше того, у героев гоголевской повести проявляются черты романтического характера. Башмачкин удовлетворенный своей судьбой, это своеобразный “блаженный”, существо не от мира сего, фантазер и мечтатель: “В переписывании бумаг ему виделся какой-то свой разнообразный и приятный мир”. Механическое переписывание становится увлечением, страстью.

Для Башмачкина и шинель – не просто вещь, это его идеал – “вечная идея”, “подруга жизни”, “светлый гость”. Как романтический герой, как рыцарь Прекрасной Дамы, он служит своему идеалу, служит самоотверженно и самозабвенно, преодолевая немыслимые трудности и препятствия. Появление идеала наполняет жизнь содержанием, превращает героя, возвышает его к другому, нерабскому существованию.

У Башмачкина вдруг пробуждаются неожиданные черты – смелость, даже дерзость: “Огонь порыва показывался в глазах его, в голове даже мелькали отважнейшие мысли: а не положить ли и в самом деле куницу на ворот?”. Следует помнить, что фасон и качество одежды в то время строго регламентировались и ворот из куницы Акакию Акакиевичу был однозначно “не по чину”. Даже смерть Акакия Акакиевича можно сравнить с гибелью высокого романтического героя, который потерял свою мечту, свой идеал.

Другой ряд ассоциаций, которые возвышают “маленького человека” связан с житийными мотивами: “Можно с полным правом говорить о страшной узости мировоззрения, об убожестве интересов. Но с таким же правом – и о высоком покое подвижника, о таинственной внутренней жизни, бесконечно далеком от болезненной суеты окружающего мира”.

Судьбу гоголевского персонажа исследователи нередко соотносят с “Житием святого Акакия Синайского”.

В переводе с греческого имя Акакий означает “незловредный”. С житийным героем нехитрого Акакия Акакиевича роднит своеобразная избранность, определенность его жизненного пути, отказ от жизненных благ, соблазнов, выполнение черных работ, безропотная выносливость, смирение, уединение, внутренняя сосредоточенность на своей задаче. История приобретения шинели – испытание (морозом и соблазном). Бесконечная, вечная петербургская зима в житийном контексте легко превращается в “зиму” метафорическую, своеобразное духовное “оледенение”, связанное с отсутствием искренней веры, идеала.

Как и следует житийному герою, Акакий Акакиевич проходит через страдание и мученичество. Призрак, который возникает после смерти героя,- актуализация житийной темы посмертных чудес, что удостоверяет святость подвижника.

В мире петербургских повестей отсутствует определенность, однозначность во всех сферах, кроме, наверное, одной – ценностной. Высшей ценностью остается человек и человечность. В надгробном слове автора происходит окончательный подъем героя.

Маленький человек оказывается большим в масштабах гоголевского гуманизма: “на него упало несчастье такое же невыносимое, как несчастье, которое выпадает на судьбу царей и властителей мира”. Петербург изображен в повести как ячейка бездушия, бюрократического автоматизма (вспомним столкновение героя со “значительным лицом”) и одновременно как сфера действия страшных, беспощадных к человеку сил. Фантастический финал – своеобразная компенсация, рассчитанная на читателя, который надеется на наказание зла.

Это утопическое осуществление идеи справедливости: вместо покорного Акакия Акакиевича рождается мститель, который заявляет о своих правах; вместо утраченной шинели появляется шинель с генеральского плеча; вместо грозного значительного лица – мягкое и доброе.

В то же время заключительные события происходят на границе реального, финал разработан в стиле “нефантастической фантастики”. Рассказ приобретает форму слухов, которым можно верить или не верить. Никто точно не рассмотрел нападавшего, уважаемое лицо выпило за ужином два стакана шампанского, так что стопроцентно отождествить ночного грабителя с Башмачкиным нельзя.

Кроме того, фантастическая легенда о загробной отплате “несет в себе (если ей поверить) почти кощунственные нотки: ведь это бессмертная душа бегает улицами, срывает чужие шинели, грозится, чихает…”.

В рассказе об изменениях в характере “уважаемого лица” видно авторскую улыбку: затронуты границы жизни и смерти, весь мир поражен,- и как результат – один начальник стал реже кричать на подчиненных.

Содержание финала можно трактовать как утверждение самой возможности отплаты, веры в высшую справедливость,- извечное гоголевское стремление не только проявить порочную сущность окружающего мира, но показать возможность восстановления, возрождение, преобразование действительности и человека. Одновременно возникает ощущение покинутости мира Богом, если бессмертная душа охвачена жаждой мести сама и выполняет эту месть. Обе эти интерпретации одинаково проблематические, и финал “Шинели” является колоссальной загадкой о мире и человеке, а главное – о судьбах мира и человека, загадкой, как для автора, так и для читателя.

Среди тех, кто “вышел” из гоголевской “Шинели”, были, в первую очередь, приниженные и оскорбленные герои Достоевского. Последователи Гоголя призвали любить и жалеть маленького человека за то, что он тоже человек, “брат твой”, и, конечно, за то, что он жертва. Но сам Гоголь был не до конца уверен в том, что маленький человек – герой безусловно положительный.

В “Невском проспекте” художник Пискарев и поручик Пирогов, мечтатель и похабник – приятели, оба они – порождение Петербурга. В “оживающем” под влиянием мечты Башмачкином начинают проступать черты, которые напоминают Пирогова и Ковалева,- вплоть до интереса обольстительным рисунком в окне магазина или попытки погнаться “за какой-то дамой”. Поэтому после Башмачкина Гоголь берется за Чичикова. “Негодяй” Чичиков тоже “вылазит” из “Шинели”.

Грандиозный замысел главной книги Гоголя как национальной поэмы и истории возрождения “мертвых душ” мог осуществиться только в том случае, если маленький человек вырастал в большого, если в безотрадном настоящем виднелось прекрасное будущее.

Трансцендентальное – с лат. тот, что выходит за пределы, пограничный, такой, что находится “по ту сторону” человеческого опыта и сознания.