Литературоведение

И Мена разных наук часто кончаются на – Логия. Всякий школьник знает, что это – от греческого слова “наука”. Это верно, но первое и главное значение греческого logoV – “слово, речь”.

И в слове Филология Последняя часть – не та, что в слове Биология. Филология – любовь к слову. Так называется целый ансамбль наук, который изучает основу человеческой культуры – общение людей посредством речи.

Филология появилась еще в древности, когда язык древних памятников (прежде всего поэм Гомера) стал трудным и малопонятным, и

всегда служила подспорьем читателю. Впоследствии она распалась на целый ряд наук, помнящих, однако, о своем былом единстве. Главные из них – Лингвистика (языкознание) и Литературоведение.

Что может и чего не может наука о литературе

Первое знакомство с литературоведением часто вызывает смешанное чувство недоумения и раздражения: почему кто-то учит меня, как нужно понимать Пушкина? Филологи отвечают на это так: во-первых, современный читатель понимает Пушкина хуже, чем ему кажется. Пушкин (как и Блок, тем более – Данте) писал для людей, которые говорили не совсем так, как мы. Они жили жизнью, непохожей

на нашу, иным вещам учились, читали другие книги и по-иному видели мир.

То, что было внятно для них, не всегда очевидно для нас. Чтобы смягчить эту разницу поколений, нужен Комментарий, а его пишет литературовед.

Комментарии бывают разные. В них не только сообщают, что Париж – это главный город у французов, а Венера – богиня любви в римской мифологии. Иногда приходится объяснять: красивым в ту эпоху считалось то-то и то-то; такой-то художественный прием преследует такую-то цель; такой-то стихотворный размер связан с такими-то темами и жанрами…

С определенной точки зрения все литературоведение представляет собою комментарий: оно существует для того, чтобы приблизить читателя к пониманию текста.

Во-вторых, писателя, как известно, часто не понимают и современники. Ведь автор рассчитывает на идеального читателя, для которого каждый элемент текста значим. Такой читатель почувствует, почему в середине романа появилась вставная новелла и зачем нужен пейзаж на последней странице.

Он расслышит, для чего в одном стихотворении звучит редкий размер и прихотливая рифма, а другое написано кратко и просто, как предсмертная записка. Всякому ли от природы дается такое разумение? Нет.

Обычный читатель, если хочет понять текст, часто должен умом “добрать” то, что идеальный читатель воспринимает интуицией, а для этого бывает полезна помощь литературоведа.

Наконец, никто (кроме специалиста) не обязан читать все тексты, написанные данным автором: можно очень любить “Войну и мир”, но так никогда и не прочесть “Плодов просвещения”. Меж тем у многих писателей каждое новое произведение – это новая реплика в длящемся разговоре. Так, Гоголь вновь и вновь, от самых ранних до самых поздних книг, писал о путях, какими Зло проникает в мир. Более того, в некотором смысле вся литература – это единый разговор, в который мы включаемся с середины.

Ведь писатель всегда – явно или неявно, вольно или невольно – откликается на витающие в воздухе идеи. Он ведет диалог с писателями и мыслителями и своей эпохи, и предшествующих. А с ним, в свою очередь, вступают в разговор современники и потомки, истолковывая его произведения и отталкиваясь от них.

Чтобы уловить связь произведения с предыдущим и последующим развитием культуры, читателю тоже нужна помощь специалиста.

Не следует требовать от литературоведения того, для чего оно не предназначено. Никакая наука не определит, насколько талантлив тот или иной автор: понятия “хорошо-плохо” находятся вне ее ведения. И это отрадно: если бы мы могли строго определить, какими качествами должен обладать шедевр, это дало бы готовый рецепт гениальности и творчество вполне можно было бы препоручить машине.

Литература обращена и к разуму, и к чувствам одновременно; наука – только к разуму. Она не научит наслаждаться искусством. Ученый может пояснить авторскую мысль или сделать понятными некоторые его приемы – но он не избавит читателя от усилия, с которым мы “входим”, “вживаемся” в текст.

Ведь, в конечном счете, понимание произведения – это соотнесение его с собственным жизненным и эмоциональным опытом, а это можно сделать только самому.

Не стоит презирать литературоведение за то, что оно не способно заменить литературу: ведь и стихи о любви не заменят самого чувства. Наука может не так уж мало. Что же именно?

Литературоведение и его “окрестности”

Литературоведение состоит из двух больших разделов – теории и истории литературы.
Предмет изучения у них один и тот же: произведения художественной словесности. Но подходят к предмету они по-разному.

Для теоретика конкретный текст – всегда пример общего принципа, историка конкретный текст интересует сам по себе.

Теорию литературы можно определить как попытку ответить на вопрос: “Что есть художественная литература?” То есть каким образом обычный язык превращается в материал искусства? Как “работает” литература, почему она способна воздействовать на читателя? История литературы, в конечном счете, всегда ответ на вопрос: “О чем здесь написано?” Для этого изучается и связь литературы с породившим ее контекстом (историческим, культурным, бытовым), и происхождение того или иного художественного языка, и биография писателя.

Особая ветвь литературной теории – поэтика. Она исходит из того, что оценка и понимание произведения меняются, а его словесная ткань остается неизменной. Поэтика изучает именно эту ткань – Текст (это слово по-латыни и значит “ткань”). Текст – это, грубо говоря, определенные слова в определенном порядке.

Поэтика учит выделять в нем те “нити”, из которых он соткан: строки и стопы, тропы и фигуры, предметы и персонажи, эпизоды и мотивы, темы и идеи…

Бок о бок с литературоведением существует Критика, ее даже иногда считают частью науки о литературе. Это оправдано исторически: долгое время филология занималась только древностями, предоставив все поле современной литературы критике. Поэтому в некоторых странах (англо – и франкоязычных) наука о литературе не отделена от критики (как и от философии, и от интеллектуальной публицистики).

Там литературоведение обычно так и называется – critics, critique. Но Россия наукам (и филологическим в том числе) училась у немцев: наше слово “литературоведение” – это калька с немецкого Literaturwissenschaft. И русская наука о литературе (как и немецкая) по сути своей противоположна критике.

Критика – это литература о литературе. Филолог пытается увидеть за текстом чужое сознание, встать на точку зрения иной культуры. Если он пишет, например, о “Гамлете”, то его задача – понять, чем был Гамлет для Шекспира.

Критик всегда остается в рамках своей культуры: ему интереснее понять, что значит Гамлет для нас. Это вполне законный подход к литературе – только творческий, а не научный. “Можно и цветы расклассифицировать на красивые и некрасивые, но что это даст для науки?” – писал литературовед Б. И. Ярхо.

Отношение критиков (и писателей вообще) к литературоведению часто бывает неприязненным. Артистическое сознание воспринимает научный подход к искусству как попытку с негодными средствами. Это понятно: Художник просто обязан отстаивать Свою Истину, Свое ВиRдение. Стремление ученого к объективной истине ему чуждо и неприятно.

Он склонен обвинять науку в крохоборстве, в бездушии, в кощунственном расчленении живого тела литературы. Филолог не остается в долгу: ему суждения писателей и критиков кажутся легковесными, безответственными и к делу не идущими. Это хорошо выразил Р. О. Якобсон.

Американский университет, где он преподавал, собирался поручить кафедру русской литературы Набокову: “Ведь он же большой писатель!” Якобсон возразил: “Слон тоже большое животное. Мы же не предлагаем ему возглавить кафедру зоологии!”

Но наука и творчество вполне способны взаимодействовать. Андрей Белый, Владислав Ходасевич, Анна Ахматова оставили заметный след в литературоведении: интуиция художника помогала им видеть то, что ускользало от других, а наука давала способы доказательства и правила изложения своих гипотез. И наоборот, литературоведы В. Б. Шкловский и Ю. Н. Тынянов писали замечательную прозу, форма и содержание которой были во многом определены их научными воззрениями.

Многими нитями связана филологическая литература и с Философией. Ведь всякая наука, познавая свой предмет, одновременно познает и мир в целом. А устройство мира – тема уже не науки, а философии.

Из философских дисциплин ближе всего к литературоведению стоит Эстетика. Конечно, вопрос: “Что есть прекрасное?” – не научный. Ученый может изучать, как на этот вопрос отвечали в разные века в разных странах (это вполне филологическая проблема); может исследовать, как и почему человек реагирует на такие-то художественные особенности (это проблема психологическая), – но если он сам начнет рассуждать о природе прекрасного, он будет заниматься не наукой, а философией (мы помним: “хорошо-плохо” – не научные понятия).

Но вместе с тем он просто обязан ответить на этот вопрос себе самому – иначе ему не с чем будет подойти к литературе.

Другая философская дисциплина, которая небезразлична для науки о литературе, – Гносеология, сиречь теория познания. Что мы познаем через художественный текст? Есть ли он окно в мир (в чужое сознание, в чужую культуру) – или зеркало, в котором отражаемся мы и наши проблемы?

Ни один ответ в отдельности не удовлетворителен. Если произведение только окно, сквозь которое мы видим нечто постороннее нам, – то что нам, собственно, до чужих дел? Если книги, созданные много веков назад, способны волновать нас – значит, в них содержится нечто, что и нас касается.

Но если главное в произведении – то, что видим в нем мы, то автор оказывается бесправен. Получается, что мы вольны вложить в текст любое содержание – читать, например, “Тараканище” как любовную лирику, а “Соловьиный сад” – как политическую агитку. Если это не так – значит, понимание бывает верное и неверное.

Любое произведение многозначно, но смысл его располагается в некоторых границах, которые в принципе можно очертить. Это и есть нелегкая задача филолога.

История философии – вообще дисциплина столь же филологическая, сколь и философская. Текст Аристотеля или Чаадаева требует такого же изучения, как текст Эсхила или Толстого. К тому же историю философии (особенно русской) трудно отделить от истории литературы: Толстой, Достоевский, Тютчев – крупнейшие фигуры в истории русской философской мысли.

И наоборот, Сочинения Платона, Ницше или о. Павла Флоренского принадлежат не только философии, но и художественной прозе.

Ни одна наука не существует изолированно: поле ее деятельности всегда пересекается со смежными областями знания. Ближайшая к литературоведению область – конечно, Языкознание. “Литература есть высшая форма существования языка”, – не раз говорили поэты. Ее изучение немыслимо без тонкого и глубокого знания языка – как без понимания редких слов и оборотов (“На пути Горючий белый камень” – это какой?), так и без познаний в области фонетики, морфологии и проч.

Граничит литературоведение и с Историей. Когда-то филология вообще была вспомогательной дисциплиной, которая помогала историку в работе с письменными источниками, и такая помощь историку необходима. Но и история помогает филологу понять эпоху, когда творил тот или иной автор.

К тому же исторические сочинения долгое время входили в состав художественной литературы: книги Геродота и Юлия Цезаря, русские летописи и “История государства Российского” Н. М. Карамзина – выдающиеся памятники прозы.

Искусствознание Вообще занимается почти тем же, что и литературоведение: в конце концов, литература – лишь одним из видов искусства, только лучше всего изученный. Искусства развиваются взаимосвязанно, постоянно обмениваясь идеями. Так, романтизм – эпоха не только в литературе, но и в музыке, живописи, скульптуре, даже в садово-парковом искусстве.

А раз взаимосвязаны искусства, то взаимосвязано и их изучение.

В последнее время бурно развивается Культурология – область на стыке истории, искусствознания и литературоведения. Она изучает взаимосвязи таких разных областей, как бытовое поведение, искусство, наука, военное дело и т. п. Ведь все это рождается из одного и того же человеческого сознания. А оно в разные эпохи и в разных странах по-разному видит и осмысляет мир. Культуролог стремится найти и сформулировать как раз те самые глубокие представления о мире, о месте человека во вселенной, о прекрасном и безобразном, о добре и зле, которые лежат в основе данной культуры.

Они имеют свою логику и отражаются во всех областях человеческой деятельности.

Но и такая, казалось бы, далекая от литературы область, как Математика, не отделена от филологии непроходимой гранью. Математические методы активно используются во многих областях литературоведения (например, в текстологии). Некоторые филологические проблемы могут привлекать математика как поле приложения его теорий: так, академик А. Н. Колмогоров, один из крупнейших математиков современности, много занимался стихотворным ритмом, исходя из теории вероятности.

П Еречислять все области культуры, так или иначе связанные с литературоведением, не имеет смысла: нет такой области, которая была бы ему совершенно безразлична. Филология – это память культуры, а культура не может существовать, утратив память о прошлом.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...

Литературоведение