Литературная репутация Боброва
В начале XIX века литературная репутация Боброва очень высока: журналы разных направлений ищут его сотрудничества; он не раз причисляется к ряду крупнейших поэтов современной России. Однако уже к концу десятилетия положение меняется: Бобров начинает рассматриваться как невразумительный, темный и нелепый автор. Затем – с 1810-х годов и вплоть до XX века – он расценивается уже попросту как очень плохой, бездарный, никуда не годный сочинитель, записной графоман под стать графу Хвостову…
На динамику литературной репутации Боброва оказали
В майском номере журнала “Друг юношества” за 1810 год, издававшегося известным масоном, воспитанником Н. И. Новикова, Максимом Невзоровым, появился некролог Боброву в виде письма из Петербурга, предуведомленного краткой заметкой самого издателя. Невзоров, в частности, писал: “После статей о словесности и искусстве писать, я не непристойным почитаю возвестить Любителям Литературы о кончине Семена Сергеевича Боброва, известного сочинением Тавриды, Древней ночи и многими другими, которые исполнены мыслями и красотами необыкновенными
Отклики московских журналов на кончину Боброва свидетельствуют как будто о том, что порыв человеколюбия объединил литераторов разных лагерей и что смерть поэта заставила забыть – по крайней мере на время – литературные и идейные разногласия… Все это было бы действительно так, если бы в том же самом июньском номере “Вестника Европы”, где был напечатан некролог Боброву, не появились – в составе небольшой стихотворной подборки за подписью “….В….” – два любопытных стихотворения7:
Быль в преисподней
“Кто там стучится в дверь? Воскликнул Сатана.- Мне недосуг теперь!”
“Се я, певец ночей, шахматно-пегий гений,
Меня занес к вам в полночь ветр осенний,
Погреться дайте мне, слезит дождь в уши мне!”
“Что врешь ты за сумбур? Кто ты? Тебя не знают!”
“Ага! Здесь, видно, так, как и на той стране,
Покойник говорит, – меня не понимают!”
К портрету Бибриса
Нет спора, что Бибрис богов языком пел.
Из смертных бо никто его не разумел.
Автором и того и другого стихотворения был молодой князь Петр Андреевич Вяземский; оба они были посвящены Боброву.
Эпиграммы Вяземского и Батюшкова составляли своеобразное смысловое единство и, бесспорно, выражали общую эстетическую позицию журнала. На рубеже 1800-1810-х годов осуществляется кристаллизация принципов “школы гармонической точности”, (главными создателями которой будут затем называть Жуковского и Батюшкова); происходит окончательное размежевание между поэтами этой школы и теми авторами, которые еще не так давно могли рассматриваться как попутчики или даже союзники.
Бобров (в отличие от Гнедича и Мерзлякова) ни союзником, ни даже попутчиком карамзинизма, строго говоря, никогда не был. Однако еще в 1805 году похвалы Боброву могли появляться даже в прокарамзинском “Журнале российской словесности”13. В его стихотворениях могло усматриваться – несмотря на сумбур, невнятицу и дурной вкус – нечто потенциально ценное для развития новой русской поэзии.
Впрочем, Батюшков, в юности связанный с “Журналом российской словесности”, уже в письме Гнедичу от 19 марта 1807 года отзывается о Боброве иронически (“лучше упасть с Буцефала, нежели падать, подобно Боброву – с Пегаса”).
Таким образом, публикация серии антибобровских эпиграмм в “Вестнике Европы” вполне органично вписывалась в борьбу “младших карамзинистов” против “архаистов” на рубеже 1800-1810-х годов. Жанровая традиция, к которой принадлежали эпиграммы Вяземского, была давней и хорошо разработанной. Первая из эпиграмм восходила к лукианов-ским “Разговорам в царстве мертвых” и многочисленным подражаниям им в европейской и русской литературе Вторая эпиграмма варьировала пародические эпитафии живым сочинителям также хорошо известные в русской литературе: так перу И С Баркова приписывалась пародийная “Надгробная надпись” В К Тредиаковскому (пережившему автора эпитафии)”. Традиция продолжалась и в XIX веке: посмертный суд над современными авторами – организующий сюжетный стержень “Видения на брегах Леты” Батюшкова.
В 1811 году А. Измайлов напишет свой “Разговор в царстве мертвых”, где пред судилищем Миноса предстанут здравствующие “архаисты” – П. Львов и Г. Гераков. В “Арзамасе”, возникшем в 1815 году, вступительные речи будут строиться как “надгробные слова” в память живым покойникам, “напрокат” взятым из “Беседы любителей русского слова”…
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...