Лиризация поэмы “Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова”
“Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова”, написанпая Лермонтовым в 1837 году (эта дата проставлена в “Стихотворениях М. Лермонтова”, 1840) и опубликованная 30 апреля 1838 года в “Литературных прибавлениях к “Русскому инвалиду”, имеет уже большую и сложную историю изучения. Исследователи касались главным образом фольклорной основы “Песни…”, ее сюжета и художественных особенностей. Было выяснено, что сюжет “Песни…” не восходит к какому-либо определенному фольклорному источнику,
Много внимания уделяли исследователи, в особенности М. Штокман в итоговой статье “Народно-поэтические традиции в творчестве Лермонтова”, стиху “Песни…”.
Меньше повезло изучению художественного смысла этого уникального произведения, хотя в нашем распоряжении есть ценнейшие замечания В. Г. Белинского и А. В. Луначарского. Между тем до конца не ясно, что представляет собой “Песня…” является ли она произведением реалистическим или романтическим. На этот счет существуют разнообразные и противоречивые толкования.
“Песня
Первое, с чем прежде всего сталкивается исследователь,- историческая основа “Песни…”. Однако история в “Песне…” художественно вымышленная. В самих этих поисках они приходят к разным выводам. Однако и здесь нечто общее: историческая действительность воспроизводится в ее вымышленной реальности, достоверности, точности.
Она не “улучшается” поэтами. Характер выступает как порождение данной исторической действительности; психология героя исторически детерминирована, т. е. он поступает так, как это диктуется исторической реальностью. Мироощущение героя не противоречит исторически сложившемуся укладу жизни.
Здесь совершенно четкая и осознанная ориентация на реализм.
Второе, с чем должен считаться изучающий “Песню…”,- ее адрес. По глубокому замечанию В. Г. Белинского, смысл поэмы “свидетельствует о состоянии духа поэта, недовольного современною действительностью и перенесшегося от нее в далекое прошлое, чтоб там искать жизни, которой он не видит в настоящем” . Почти в тех же словах сказано и о стихотворении “Бородино”. Это позволяет опять-таки думать, что адрес лермонтовской поэмы – “нынешнее племя”, хотя в тексте “Песни…”, в отличие от “Бородина”, нет прямых указаний.
Поведение Калашникова определяется условиями жизни, принимаемыми им, но нарушение этих условий, привычных норм воспринимается как трагедия. Герой защищает нормы, освященные традицией и законом, установленные веками народной жизни, и в этом смысле его протест обнаруживает не независимость от исторической действительности и полную свободу оп нее, а, напротив, подчиненность сложившемуся укладу. Степан Калашников выступает от имени народа и от себя лично, но его личные интересы проникнуты общенародными.
Личная судьба Степана Калашникова пересеклась с народной судьбой, с защитой интересов и устоев всего народа. Отсюда, с одной стороны, происходит известная идеализация русского средневековья, исторических форм русской жизни, характерная для романтизма, а с другой – ясно, что протест героя вызревает изнутри этой народной жизни как ее закономерное порождение и внутренне присущее ей начало. Так традиционная для декабристской поэмы проблематика – история есть вечная борьба тирана и тираноборца – получает новое, оригинальное освещение, в котором романтический протест исторически, объективно обусловлен.
Как тонко заметили Л. С. Мелихова и В. Н. Турбин, Лермонтов предоставляет своему герою – Степану Калашникову – один путь поведения – протест, и в этом, безусловно, сказался романтизм поэмы, но один, путь поведения оправдан не субъективными только причинами, но и бытом, психологией, коренящимися в самом: устройстве жизни.
Для понимания идейно-художественного смысла “Песни…” чрезвычайно существенно и другое наблюдение Л. С. Мелиховой и В. Д. Турбину, По их мнению, и а ним нужно согласиться “Песня…” по своему внутреннему пафосу – антитеза к “Медному всаднику” Пушкина. И там и тут простой человек, поставленный лицом к лицу с самодержцем, тираном, гибнет в столкновении с ним. И Лермонтов и Пушкин описывают похороны, но Степана Калашникова помнят, а бедного Евгения забывают. Бунт Евгения беспомощен, в бунте Калашникова заключено нравственное могущество.
Противопоставлены тема Петербурга и тема Москвы: поэтическая реабилитация Москвы дана как антитеза к поэтизации Петербурга у Пушкина.
Точно так же Иван Грозный противостоит Петру Великому: Петр I у Пушкина превосходит Евгения, Степан Калашников равновелик Ивану IV. Наконец, фольклор в “Песне…” – антитеза оде у Пушкина. Подобные сопоставления имеют глубокий смысл. Можно указать также на то, что у Пушкина ведущей силой истории выступает парод, а личность, в том числе и Петр I, постольку значительна, поскольку она улавливает народные интересы, которые Пушкин видел в европеизации России.
У Лермонтова ведущей фигурой оказывается личность простого человека, представителя, по словам А. В. Луначарского, “третьего сословия”, стоящего за традиционные формы жизни.