Лирическое и сатирическое начала в поэзии Маяковского
Вообще же, лирическое и сатирическое начала, столь ярко контрастные и столь редко сочетающиеся в одном художнике,- это не единственный контраст в художественном мире Маяковского. Другой, особо значимый, едва ли не главный из этих контрастов,- это соединение глубинного чувства одиночества с сильнейшей потребностью “обнародовать” свое слово, сделать его не только своим, но – всенародным. И внешний, и внутренний мир во всех ранних произведениях Маяковского предстает в виде кошмарных фантасмагорий (солнце в стихотворении “Я и Наполеон”,
И до октября 1917 г., и еще несколько лет после октябрьского переворота Маяковский верил, что одинокое, гибнущее “я” человека в таком мире может быть спасено только слиянием с “мы”. Даже смерть перед таким “я” отступает. Вот как рассуждает Маяковский о смерти на войне в статье “Будетляне”: “…В массе летящих смертей не различишь, какая моя и какая чужая.
Смерть несется на всю толпу, но, бессильная, поражает только незначительную ее часть. Ведь наше общее тело остается… каждый
Это позиция не только героя, одинокого, “как последний глаз у идущего к слепым человека”, но и героя-оратора, “горлана, главаря”, и корни коллективизма Маяковского советской эпохи. М. Цветаева в статье “Эпос и лирика современной России” так определила это свойство поэтического темперамента Маяковского: “Маяковский начал с явления себя миру: с показа, с громогласия… У Маяковского один читатель – Россия…
Маяковского нужно читать всем вместе, чуть ли не хором (ором, собором), во всяком случае вслух, и возможно громче… Всем залом. Всем веком…
Первый в мире поэт масс… Первый русский поэт-оратор”.
Этой ораторской позицией Маяковского определяется целый ряд особенностей его поэтики. Уже в своей первой поэме “Облако в штанах” (1914) Маяковский говорит о необходимости создать поэзию, которая станет поэзией улицы, толпы, выражая ее гнев, ее любовь, ее отчаяние:
Пока выкипячивают, рифмами пиликая, из любвей и соловьев какое-то варево, улица корчится безъязыкая – ей нечем кричать и разговаривать.
Язык улицы – это, прежде всего, речь, обращенная ко всем и ко всему. Множественность обращений и резкость переходов от одного обращения к другому – первая бросающаяся в глаза черта публичности в поэзии Маяковского. “…Его аудитория – толпы на городских улицах и площадях. Даже обращаясь к любимой женщине, он через ее голову говорит с массами.
Стихотворение “Ко всем” (1916) начинается со слов, адресованных отвергшей его возлюбленной… Кончается же оно обращением к потомкам, к будущему человечеству:
“…Вам завещаю я сад фруктовый своей великой души”.
Обращения Маяковского нередко адресованы людям вообще, писателям и поэтам… обжорам… буржуа… солдатам… Именно эта множественность обращений, стремительность переходов от интимного разговора к громоподобной декламации и определяет своеобразность голосоведения Маяковского, контрастные перепады от интимного шепота до грозного крика”.
Языком, которым сможет “кричать и разговаривать” улица, должен стать громогласный, мощный “рык”, “грохот”, “гром”. И этим “рыком” наполняет Маяковский свой стих. Он использует, как никто до него, все выразительные возможности составных, неравносложных, неточных, но богатых рифм, заставляя слова звучать по-новому:
Версты улиц взмахами шагов мну. Куда уйду я, этот ад тая! Какому небесному Гофману выдумалась ты, проклятая?! (“Флейта-позвоночник”)
Рифмуясь со словосочетанием “ад тая”, слово “проклятая” оказывается особо ритмически выделенным, оно произносится словно вразбивку – и, значит, звучит с повышенной выразительностью, самим звучанием передавая накал переживаний, выраженных в этих строках. Таких рифм много у Маяковского, так что эмоциональная напряженность стиха постоянно поддерживается с помощью рифмы. Другой способ заставить стих звучать “громче”, драматичнее – это интонационная выделенность почти каждого слова. Маяковский разбивает строки стихов не в соответствии с требованиями размера, а только в соответствии с необходимостью подчеркнуть интонационно самые важные слова:
Но мне – люди, и те, что обидели – вы мне всего дороже и ближе. Видели, как собака бьющую руку лижет?! (“Облако в штанах”)
Выразительность каждому образу, каждой мысли в стихе Маяковского сообщается тем, что любое абстрактное понятие Маяковский обязательно облекает в “плоть”, представляя все в предельно конкретных образах, “весомо, грубо, зримо”. Конкретные же вещи непременно предельно детализируются – и детали избираются, конечно, максимально экспрессивные. Вот, например, как в поэме “Облако в штанах” говорится о многочасовом ожидании героем свидания с любимой женщиной:
Еще и еще, уткнувшись дождю лицом в его лицо рябое, жду, обрызганный громом городского прибоя. Полночь, с ножом мечась, догнала, зарезала,- вон его! Упал двенадцатый час, как с плахи голова казненного.
В. Маяковский использует целый арсенал образных средств усиления эмоциональности стиха. Но главную роль здесь играют метафора, гипербола, олицетворение, причем у Маяковского часто выстраивается сложный, многоплановый образ, в состав которого, по мере его конкретизации, включается множество деталей, так что в итоге получается целый метафорический сюжет.
Наиболее выразительны в этом смысле примеры метафорического “овеществления” абстрактных понятий. Так, не просто “материализуется”, а “очеловечивается” в поэме “Облако в штанах” любовь. Герой размышляет о том, какой может быть любовь той женщины, которую он ожидает:
Будет любовь или нет? Какая – большая или крошечная? Откуда большая у тела такого: должно быть, маленький, смирный любеночек. Она шарахается автомобильных гудков, любит звоночки коночек.
Татьяна Пахарева кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы Киевского национального педагогического университета им. М. П. Драгоманова