Личные и творческие отношения Жуковского и Пушкина

Отношения Жуковского и Пушкина завязывались в такую пору культурной жизни русского общества, когда не только дружба и сотрудничество, но и соперничество и даже литературная вражда имели особые формы для своего выражения. Достаточно напомнить такие классические ее образцы, как борьба с Каченовским, передаваемая литературной молодежью из поколения в поколение, или же вражда с графом Хвостовым, которой отдали щедрую дань и карамзинисты, и арзамасцы, и лицейские поэты. Формой творческого общения поэтов разных поколений, но близкой или родственной

идейно-эстетической ориентации было в эту пору поэтическое наставничество. Еще в 1797 г. юный Жуковский обратился за поэтическим благословением к Державину, ответившему ему и его пансионскому товарищу С. Родзянке следующими стихами:

Не мне, друзья! идите вслед; Ищите лучшего примеру, Пиндару русскому, Гомеру Последуйте, – вот мой совет. Однако на склоне лет Державин именно Жуковскому завещал свою “лиру”: Тебе в наследие, Жуковский, Я ветху лиру отдаю; А я над бездной гроба скользкой Уж преклоня чело стою.

Пушкин родился и вырос в семье, близкой литературной среди раннего Жуковского. Постоянно

бывая в Москве в 1800-е годы, Жуковский, по указанию биографов, неоднократно посещал дом Пушкиных, введенный туда В. Л. Пушкиным и его друзьями, Дмитриевым и П. М. Карамзиным. Возникает вопрос: когда познакомился с Пушкиным-поэтом его будущий поэтический наставник?

И на этот счет нет прямых документальных доказательств. Очевидно, что вызвавшее первый, известный нам отклик Жуковского стихотворение “Воспоминания в Царском Селе” не было единственным произведением юного Пушкина, привлекшим внимание его знаменитого “собрата но Аполлону”. Находясь в Москве проездом в Дерпт в январе 1815 г., он, видимо, имел возможность прочитать и другие стихи Пушкина, однако об этом не сохранилось никаких документальных свидетельств.

И. В. Киреевский указывает, что Жуковский “с восхищением” читал московским друзьям полученное В. Л. Пушкиным из Петербурга произведение его юного племянника.

Таким образом, можно сказать, что прежде, чем произошла весьма знаменательная историческая встреча Пушкина-лицеиста и Жуковского, познакомились и подружились их музы, и личное (сознательное) знакомство лишь закрепило этот союз. Вот что пишет Жуковский Вяземскому 19 сентября 1815 г. о юном Пушкине: “Я был у него на минуту в Царском Селе. Милое, живое творенье!

Он мне обрадовался и крепко прижал руку мою к сердцу. Это надежда нашей словесности. Боюсь только, чтобы он, вообразив себя зрелым, не мешал себе созреть! Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастет!”.

Здесь весомо и значительно каждое слово: “надежда нашей словесности”, “будущий гигант” нашей поэзии.

Несомненно, и то, что создаваемая во второй половине сентября – начале октября 1815 г. элегия Жуковского “Славянка” писалась с мыслью об авторе “Воспоминаний в Царском Селе”. Не исключено, что самый замысел воспеть другой, но не менее знаменитый Павловский парк возник у Жуковского под впечатлением от личной встречи с юным “чародеем”.

Наставничество как особая форма взаимоотношений Жуковского и Пушкина прошло несколько стадий, прежде чем Жуковский осознал эту свою роль исчерпанной до конца. Естественно, что в лицейские и ранние петербургские годы эта роль была наиболее значительной. Обращение к поэзии Жуковского, освоение заключенного в ней художественного богатства стало важным и необходимым этапом творческого становления Пушкина, так как именно эта поэзия в наибольшей степени отвечала общим тенденциям литературного развития эпохи и давала высокие образцы подлинно современного, высокопрофессионального искусства. Период 1812-1820 гг. отличается исключительным богатством творческих связей Пушкина с поэзией его наставника: 18 здесь написанные в манере учителя баллады и элегии, лирические вариации на темы из Жуковского (“Певец”) и надписи к его портрету, высокие послания и множество юмористических стихов самых причудливых жанровых форм (эпиграмм, пародий, шуточных экспромтов и т. п.).

В последних образ поэтического наставника (разрабатываемый в высоком поэтическом регистре) получает целый комплекс юмористических и даже комических черт.

В процессе такого творческого состязания и были созданы Старинная повесть Жуковского “Двенадцать спящих дев” и пушкинская поэма “Руслан и Людмила”, ставшая итогом многолетних жанровых поисков поэтов в области поэтического эпоса. И Жуковский (не только в “Двенадцати спящих девах”, но и в процессе работы над поэмой “Владимир”), и Пушкин стремились к созданию большой эпической формы на материале национальной истории, иными словами, к выполнению той задачи, которая стояла перед всей русской поэзией 1810-х годов.

Для Пушкина этот год также стал временем прощания с юношеским “южным” романтизмом, и это прощание составляет главную тему “Разговора книгопродавца с поэтом” (предпосланного в качестве своеобразного предисловия к первой главе “Евгения Онегина”). Жуковский передаст свои впечатления от чтения, этих произведений кратко: “Несравненно!”. “Евгений Онегин”, “Цыганы”, “Борис Годунов” связаны с утверждением принципов реализма и поворотом всей русской литературы к реалистическому направлению. И глубоко символично, что первый романтический поэт России уступит место Пушкину, “поэту действительности” (И. Киреевский).

Далее они идут рядом, не всегда соглашаясь друг с другом, подчас даже резко споря, но никогда не конфликтуя, находя в конечном счете взаимопонимание. И середине апреля 1825 г. Жуковский напишет:

Боже мой, как бы я желал пожить вместе с тобою, чтобы Сказать искренно, чти о тебе думаю и чего от тебя требую. Я на это имею более многих права и мне ты должен верить. Дорога, которая перед тобою открыта, ведет прямо к великому

В этом несомненно звучит голос одобрения, понимания правильности выбранного Пушкиным пути, но вместе с тем проскальзывает и интонация настороженности, желания остеречь от неосмотрительных действий, обратить мысли поэта только к предметам высоким, а главное, осудить как пылкие заблуждения юности вольнолюбивые стихи поэта. С этой точки зрения значительный интерес представляет возникшая в переписке полемика о пушкинском “Кинжале”.

“Дневник 1835 г.” наполнен подобными размышлениями, свидетельствующими о возрастающей близости Жуковского и Пушкина, и это становится почвой их личного и литературного общения в 1830-е годы. Именно тогда пришло к Жуковскому понимание высокой гражданской, истинно народной и общечеловеческой правды, которой служил Пушкин своим творчеством и всей своей жизнью. Последний спор с наставником Пушкин выиграл на поединке с Дантесом, защищая не только свою честь и личные права, но и то самое “нравственное достоинство” русского поэта, за которое в годы Михайловской ссылки Пушкина ратовал его поэтический наставник.