Лермонтов и Пушкин – два поэтических мира

В. Г. Белинский писал: “Нет двух поэтов столь существенно различных, как Пушкин и Лермонтов. Пушкин – поэт внутреннего чувства души; Лермонтов – поэт беспощадной мысли, истины. Пафос Пушкина заключается в сфере самого искусства как искусства; пафос поэзии Лермонтова заключается в нравственных вопросах о судьбе и правах человеческой личности”. Конечно, в данном высказывании великий критик несколько сгущает краски, потому что нельзя сказать, что в поэзии Пушкина нет мысли и истины, а стихи Лермонтова лишены внутреннего чувства.

Но

тем не менее разница двух гениев очевидна. Лермонтова можно назвать первым психологом в литературе, его Печорин – образец глубокой рефлексии и тончайших самонаблюдений, в то время как Пушкина по аналогии можно определить в качестве гениального предпсихолога, умеющего великолепно показать человека через его внешние проявления: поступки и речь.

До Пушкина психология конкретного человека по больше мере определялась через события, происходящие вокруг него.

Такой подход являлся инстинктивным продолжением представлений средневековья о том, что человека достаточно характеризуют обступающие его

обстоятельства, которые зеркалят его душу и притягиваются ею.

Пушкин рос в атмосфере общественной устойчивости, еще почти ничего не поколебало существующий строй, общественное мнение как таковое только зарождалось, не были обозначены четко темы и направление поисков, не была проведена напряженнейшая душевная и мыслительная работа по конкретизации и детализации предмета рассмотрения. Все это происходило по мере взросления поэта. Он сам смог аккумулировать в художественном творчестве основные проблемы окружающей его жизни, но они еще как бы припорошены дымкой сновидческого благоухания, только после тридцатилетия поэт начинает постепенно вести общественно активный образ жизни.

Отвлеченные раздумья и романтические увлечения (как, например, движением декабристов или надеждами на плодотворность доброй монаршей воли) заменялись ясными и злободневными идеями (создание литературного журнала, построенного на самоокупаемости, работа историка, которая в будущем неизбежно перешла бы в политическую деятельность).

Лермонтов явился уже совсем в другое время. Изящество и ленивая роскошь XVIII века, продолжившиеся в царствование Александра I, завершились при Николае I, холодном деспоте, лишенном какого бы то ни было изящества и поэтического воображения. Становление Лермонтова как человека происходило не в атмосфере подвигов Отечественной войны 1812 года, для него это уже история (“Скажи-ка, дядя…”), а в атмосфере разгрома движения декабристов, которым завершилась вся общественная романтика.

Окончательно его становление состоялось после гибели самого Пушкина.

Пушкин – певец изначальной гармонии, Золотого века, его творения завершены, а мысль закольцована созерцанием истины. Лермонтова преследуют вопросы, которые только к концу жизни встали перед его предшественником со всей остротой и на которые он мог давать оптимистические и мудрые ответы, потому что смотрел на происходящее из своего золотого беззаботного детства и юности, и вследствие этого чисто психологически мог быть великодушен. Лермонтов видел только нарушение всякой гармонии, попрание ее, острее ощущал конкретные открывающиеся перспективы в развитии общества.

Он их переживал земным, а не небесным образом, потому что не имел опыта этой самой небесности.