ЛЕГЕНДА О ФИРДОУСИ

Иные поэты живут – словно слагают о себе поэму. Жизнь их, с самого рождения до самой смерти, – скла­дывается в удивительный поэтический узор, в котором нет ни одной лишней детали, ни одного неоправданного орнамента. Оттого их биография похожа на легенду, а их стихи больше напоминают саму жизнь.

В конце I тысячелетия нашей эры Иран переживал вдохновенное время: после двухсотлетнего арабского ига народ снова почувствовал себя свободным. Это был период в истории Ирана, когда местная аристократия в отдален­ных частях халифата где постепенно,

а где и не церемонясь брала власть в свои руки. Теперь нужно было оправдывать и укреплять эту власть в веках: требовались поэты и эпос, в котором, величественно и правдиво рассказывалось бы об иранских первопредках, царях, власть которым была даро­вана божественным путем.

Этот животрепещущий социальный заказ остро чувствовали все передовые писатели и об­щественные деятели молодого Саманидского государства.

Первым, кто взялся за титанический труд, был поэт Дакики. Мы почти ничего не знаем о нем: он погиб совсем молодым, оставив в наследство мировой культуре лишь несколько тысяч бейтов-двустиший

об истории своей мно­гострадальной Родины.

Фирдоуси знал Дакики – они оба горели любовью к родной старине, собирали древние предания, записыва­ли песни и сказки, путешествуя по Ирану. И когда весть о гибели Дакики достигла слуха Фирдоуси, он, не медля, взялся за его работу. Это было началом легендарной “Кни­ги Царей” – “Шахнаме”.

Однако медли – не медли, а национальный эпос – дело небыстрое. Сколько легенд и песен нужно отыскать, сколь­ко хроник и дворцовых книг отряхнуть от вековой пыли, сколько чердаков излазить и сараев перетрясти в поисках листков, сохранивших память о давно минувших днях! Та­кая работа отнимает не только деньги и силы, она забирает жизнь – к концу поэмы Фирдоуси совершенно обнищал и оголодал: в “Шахнаме” поэт иногда проговаривается, се­туя на смертельный голод и муки, которые ему приходится претерпевать.

Фирдоуси трудился над “Шахнаме” 35 лет: 55 тысяч – прекрасных, совершенных бейтов, сотни сюжетных линий и рассказанных историй. Пожалуй, более грандиозного поэтического творения мировая литература не знает: тыся­челетняя история Ирана, бережно воссозданная по крупи­цам, в метафорических строках которой, насыщенных под­линной страстью, живут и совершают подвиги легендарные богатыри, злодействуют мрачные убийцы, свершаются преступления и посылаются наказания.

Когда труд был наконец закончен, Фирдоуси, теперь – седой как лунь и окончательно больной старец, принес “Шахнаме” султану.

Султан, который в лучшие годы обещал поэту по золо­той монете за бейт, получив “Шахнаме”, всерьез расстро­ился. Эпос уже был, и он был вечен – это было очевидно. К чему же теперь платить за него, и тем более золотом?

И он отправил к Фирдоуси людей с серебром.

Поэт был оскорблен. В гневе он швырнул треть прислан­ных денег караванщикам, треть немедленно отдал знакомому банщику, а оставшиеся монеты заплатил торговцу сладкой водой – и вся баня на окраине Бухары славно отпраздновала скупость султана и обиду Фирдоуси.

Теперь разгневался султан. Поэту пришлось немед­ленно бежать из Бухары – он скитался по неприметным деревушкам и небольшим селениям, снова голодая и снова страдая.

Но теперь у него была его “Шахнаме” – слава о ней быстро распространялась по всему Ирану. И стар, и млад зачитывались удивительными строками, в которых вопло­тилась подлинная жизнь народа, и каждый, кто читал эти стихи, переполнялся гордостью и за себя, и за свою страну.

Султан был вынужден признать, что обидел величай­шего поэта на земле. Он велел собрать караван с богатыми дарами и отправить в селение, в котором доживал свои дни одряхлевший гений.

В тот день, когда караван достиг селения и караванщик постучал медным кольцом в каменную пластину запертых во­рот, с противоположной стороны выносили тело Фирдоуси.