Краткое содержание журнала Новикова “Живописец”
Издатель посвящает свой журнал “неизвестному г. сочинителю комедии “О время” (анонимный автор комедии – Екатерина II), творящему в эпоху, “когда, ко счастию России и ко благоденствию рода человеческого, владычествует нами премудрая Екатерина”.
Автор рассуждает сам с собой о том, что, назвавшись Живописцем, берется писать не кистью, но пером, и намерен изобразить самые сокровенные пороки человеческого сердца. Он постарается избежать частой ошибки сочинителей, которые, обличая чужие пороки, не видят своих собственных: таковы
И. Лукин), Нравоучитель (“Всякая всячина”, Екатерина II). Автор хотел бы отказаться от рискованной затеи, но не может удержаться от сочинительства. Тогда он решает избрать друга и слушаться его советов, а также никогда не разлучаться с прекрасной женщиной по имени Осторожность.
Автор еженедельных листов становится должником всех своих читателей, которые каждую неделю будут требовать полулиста его сочинения, впрочем, он сдержит обещание: по нынешней моде писать не трудно. Разум, учение, критика, рассуждение, знание российского языка и правил грамматических нынче
Худовоспитанник – военный, вся его наука состоит в том, чтобы уметь кричать: пали! коли! руби! Кривосуд, получив судейский чин, говорит: “по наукам ли чины раздаются? Я ничему не учился и не хочу учиться, однако ж я судья Будь ученой человек хоть семи пядей во лбу, да попадись к нам в приказ, то переучим мы его на свой салтык, буде не захочет ходить по миру.
О науки! науки! бесполезная тяжесть. О ученые! ученые! вы-то прямые дураки”. Ни Щеголихе, ни Молокососу, ни Волоките науки также не нужны.
В “Отрывке из путешествия в *** И *** Т ***”, который одни исследователи приписывают А. Н. Радищеву, а другие – Н. И. Новикову, описаны впечатления путешественника, проезжающего через села и деревни. “…В три дни сего путешествия ничего не нашел я, похвалы достойного. Бедность и рабство повсюду встречалися со мною во образе крестьян”. Он приехал, в деревню Разоренную.
Войдя в крестьянскую избу, он нашел в ней трех плачущих младенцев, один из которых выронил соску с молоком, другой уткнулся лицом в подушку и едва не задохнулся, а третий сбросил пеленки и страдал от укусов мух и жесткой соломы, на которой лежал.
Успокоив младенцев, путешественник задумался о том, сколь немного требовали эти младенцы: один требовал пропитания, другой “произносил вопль о том, чтобы только не отнимали у него жизнь. Третий вопиял к человечеству, чтобы его не мучили. Кричите, бедные твари, сказал я, проливая слезы, произносите жалобы свои, наслаждайтесь последним сим удовольствием во младенчестве: когда возмужаете, тогда и сего утешения лишитесь”.
От тяжелого запаха, стоявшего в избе, путешественник упал в обморок.
Придя в себя, он попросил пить, но во всей деревне не нашлось чистой воды. Путешественник сетует, что помещики не пекутся о здоровье своих кормильцев. Крестьянские дети, завидев коляску, разбежались от страха, думая, что приехал их барин.
Они никак не верили, что заезжий барин добрый и не будет их бить. Путешественник дал им денег и по пирожку.
Ответом на публикацию этого “отрывка” явилась “Английская прогулка”, написанная Н. И. Новиковым. Автор рассказывает о встреченном на прогулке господине, который хвалил “отрывок” и с нетерпением ждал его продолжения. По поводу вызванного публикацией шума он сказал: “Пусть скажут господа критики, кто больше оскорбляет почтенный дворянский корпус, я еще важнее скажу, кто делает стыд человечеству: дворяне ли, преимущество свое во зло употребляющие, или ваша на них сатира?”. Незнакомец сетует, что преклонение перед всем иностранным заставляет перенимать прежде всего чужие пороки, да еще и почитать их а не добродетели.
Он сожалеет, что “отрывок” не был озаглавлен “Путешествие, в английском вкусе написанное”, – быть может, это название, “вместо порицания, привело бы его в моду”. Он просил напечатать продолжение путешествия и его рассуждения под названием “Английская прогулка”.
В последовавшем затем продолжении “Отрывка” путешественник описывает наступление вечера и радость богатых и праздных господ, которые провели день с выгодой и удовольствием. “А крестьяне, мои хозяева, возвращались с поля в пыли, в поте, измучены и радовались, что для прихотей одного человека, все они в прошедший день много сработали”.
В разделе “Ведомости” помещена жалоба купцов на прогулки знатных господ по гостиному двору, мешающие торговле. Тому из господ, кто искоренит эту моду, обещано награждение. Через некоторое время в журнале появляется письмо купцов. Они вовсе не считают прогулки знатных господ вредными для торговли.
Напротив того, это позволяет им то сбыть залежалый товар, то продать какую-нибудь безделушку втридорога.
Еще одна новость: на Миллионной улице произошла великая перемена в продаже книг. Прежде на российском языке печатались одни только романы и сказки, зато их покупали очень много. Теперь перевели много хороших книг с разных языков, но их плохо покупают. “Прежнему великому на романы и сказки расходу причиною было, как некоторые сказывают, невежество, а нынешнему малому наилучшим книгам расходу полагают причиною великое наше просвещение. Кто бы во Франции поверил, ежели бы сказали, что Волшебных сказок разошлося больше сочинений Расиновых?
А у нас это сбывается. Тысячи одной ночи продано гораздо больше сочинений г. Сумарокова. И какой бы лондонский книгопродавец не ужаснулся, услышав, что у нас двести экземпляров напечатанной книги иногда в десять лет насилу раскупятся?
О времена! о нравы! Ободряйтесь, российские писатели! сочинения ваши скоро и совсем покупать перестанут”.
В “Письме к господину Живописцу” автор комедии “О Время” (Екатерина II) благодарит его за посвящение журнала и, не раскрывая своего подлинного имени, обещает присылать ему впредь свои сочинения и жалеет, что “на сей случай никаких у меня готовых не случилось, ибо я целые пять месяцев занят был сочинением комедий, коих пять готовых имею…”.
Некая дама просит автора “Живописца” собрать все модные слова и напечатать их отдельной книжкой под именем Модного женского словаря. Вскоре появляется “Опыт модного словаря щегольского наречия” с примерами старого и нового употребления “Ах”, слов “бесподобно”, “беспримерно” и “болванчик”.
Некто прислал максимы, взятые из записок его деда: “Скажи мне, с кем обходишься, я скажу тогда, каков ты”, “Не становись задом, молодый человек, пред теми, кои выше тебя чином и старее тебя летами”, “Не толкуй сыну о роде его, говори ему о добродетелях, без которых унизит он свое рождение”, “Самая лучшая участь для женщины есть честь” и т. п.
Итальянский археолог Диодати, прочитав Наказ Комиссии о сочинении проекта нового уложения, написанный Екатериной II, восхищается просвещенной российской государыней, которая “новое законоположение во всем совершенное в свет издала, в котором, аки в зерцале, увидев разум ее, с кем сравнить и кого предпочесть ей, не нахожу”.
В Письме уездного дворянина к своему сыну Фалалею помещик жалуется на жизнь: хотя по указу Петра I дворянам и дали вольность, “а ничего не можно своею волею сделать, нельзя у соседа и земли отнять”, “Нынче и денег отдавать в проценты нельзя, больше шести рублей брать не велят, а бывало, так бирали на сто и по двадцати по пяти рублей”. Он возмущается “Живописцем”, называющим помещиков тиранами и жалеющим мужиков, “кому-нибудь одному богатому быть надобно, либо помещику, либо крестьянину: ведь не всем старцам в игумнах быть”. Он считает, что крестьяне на то и крестьяне, чтобы работать без отдыха: “они на нас работают, а мы их сечем, ежели станут лениться”.
Позже Фалалей прислал другие письма, полученные им от родственников. Отец зовет его вернуться в деревню, где он ему уже приискал невесту – племянницу воеводы, так что все спорные дела будут решены в их пользу и они смогут обрезать у соседей землю “по самые гумна”. Мать Фалалея, чувствуя близость смерти, пишет сыну, что хочет отдать ему деньги, которые скопила украдкой от мужа.
Дядя Фалалея также призывает племянника в деревню: мать его умерла, и отец, который прежде бил ее, плачет о ней, “как о любимой лошади”.
Несчастный муж, страдающий от беспричинной ревности своей жены, просит у Живописца совета, как ему избавиться от этой напасти. Живописец отвечает, что ревнивость – болезнь опасная и чаще всего происходит не от страстной любви, а бывает “завесою притворства, из-под которой удобнее производят любовные хитрости”.
Сын жестокого помещика, проведший юность свою в праздности, стал игроком и пьяницей, за что отец лишил его наследства. Вынужденный сам зарабатывать себе на пропитание, юноша сначала занялся неприличными его роду делами, но затем остаток стыда и совести начал исправлять его поступки, он вступил в военную службу и окончательно исправился. Теперь он живет спокойно и жалеет тех, кого родители и наставники плохо воспитали. Им в назидание и написал он письмо.
Живописец осуждает и родителей, и неблагодарного сына и призывает отцов и матерей воспитывать детей своих “со тщанием”, если они не хотят заслужить впоследствии их презрение.
Постоянный читатель “Живописца” пишет письмо, осуждающее “кофегадательниц”, из-за которых часто страдают невинные люди. У Скупягиной пропала серебряная ложка Она обращается к гадательнице. Объявив, что вор имеет черные волосы, гадательница получает полтину или рубль, а Скупягина призывает к себе черноволосого Ваньку и побоями вынуждает признаться в краже, которой он не совершал.
В наказание она отнимает у него жалованье и кормовые деньги. Ванька ожесточается и из доброго человека становится вором. Он обкрадывает свою госпожу и убегает, но попадается, и его отправляют на каторгу – таким образом, Скупягина, лишась ложки, лишается и Ваньки.
В своем Письме к Екатерине II прусский король Фридрих II ставит Екатерину как законодательницу в один ряд с Ликургом и Солоном. Он пишет, что ей остается только создать “Академию Прав, для научения во оной людей, определенных к должности судейской и стряпческой”.
Корякин с одною душою, под чьим именем скрывается сам Новиков, жалуется, что из-за “Живописца” мать невесты чуть было не отказала ему от дома, заподозрив его в дружбе с мастеровым. Когда же дворянин объяснил ей, что Живописец вовсе не маляр, а ученый человек, то помещица пришла в еще больший ужас и поставила его перед выбором: либо забыть о книгах и “Живописце”, либо искать себе другую невесту. Ученость помещица считает пороком, а книги – злом.
Переводчик, называющий себя Я, присылает отрывок из книги прусского короля Фридриха II “Утренние размышления”. Фридрих привечает литераторов и философов, ибо “они раздают чести, и без них не можно приобресть никакого твердого прославления. Итак, надлежит их ласкать по необходимости, а награждать по политике”.
Кроме того, он исправно платит ежегодные награждения ученым людям: “Сии философы тотчас преобратят войну в наиужаснейшее безумство, коль скоро коснется она до их кошелька”.
Любопытный зритель (Д. И. Фонвизин) прислал сказку о музах, которых Аполлон послал к людям. Первая несла разум, вторая добродетель, третья здравие, четвертая долгоденствие, пятая чувственное увеселение, шестая честь, а седьмая золото.
Музы пришли в город, где была ярмарка.
Первую из них прогнали, сочтя разум запрещенным товаром, вторая, сколько ни старалась, не смогла найти покупателей на свой товар, у третьей всех покупателей отбил знахарь, четвертая требовала за долгоденствие восемьдесят тысяч рублей, но богачу, скопившему шестьсот тысяч, показалось, что это слишком дорого, на пятую музу налетело столько народу, что ящик с увеселениями разбился и все они попортились, вокруг шестой музы образовалась давка и завязалась драка, поэтому она незаметно вынула из своего ящика истинную честь и наполнила его “пустыми титлами”, за которые люди продолжали биться. Седьмая же муза чудом уцелела; люди растащили все богатства и передрались между собой, так что те, кто захватил больше всего денег, ушли самыми израненными и изувеченными.
Когда музы вернулись и рассказали богам, как люди жаждут увеселений, чести и богатства, боги решили жаловать этими тремя вещами только тех, кто имеет разум и добродетель.
Позже в журнале появляется продолжение сказки. Автору во сне являются музы, которые благодарят его и Живописца за описание их земного странствования и расспрашивают о том, кто такие метрессы (в XVIII в. – куртизанки).
Дядюшка Фалалея Ермолай, прочитав свое письмо в журнале, рассердился на “Живописца”, представившего его вором. Ермолай – не вор: “Вор тот, который грабит на проезжей дороге, а я бирал взятки у себя в доме, а дела вершил в судебном месте”. Ермолай предлагает уладить дело миром: пусть Живописец заплатит ему и его родным “бесчестье” – и дело с концом, иначе он подаст в суд, и тут уж Живописцу не поздоровится: “К эдаким тяжбам мне уже не привыкать, я многих молодчиков отделал так, что одним моим, жены моей и дочерей бесчестьем накопил трем дочерям довольное приданое”.
“Живописец” печатает переводы сатир Буало: восьмой, где речь идет о глупости людей, превосходящей даже ослиную глупость, и десятой, высмеивающей женщин.
Автор, сообщающий о себе, что служил в чине простого ипохондрика (так Екатерина II и сотрудники “Всякой всячины” называли издателя “Трутня”, что говорит о принадлежности статьи Новикову), называет себя ныне “неудобо-разумо-и-духодеятельным” и в аллегорической форме говорит о притеснениях, чинившихся ему цензурой по указанию Екатерины.
Богодар Вражкани (псевдоним В. Ф. Каржавина) рассказывает историю о богатом купце Живодралове, который, собравшись к зятю на именины, не хотел тратиться на извозчика и послал письма к своим должникам, которые незамедлительно прислали к нему кучера, пару лошадей и запятников. Вычистив карету, взятую когда-то вместо процентов у Малоденьгина, Живодралов съездил к имениннику, “наелся, напился, напировался, а дома-то кусок хлеба на завтрее остался, а гривна-та в кармане пролежала, а про домашних сказывают, что они в тот день без него забавлялись хлебцом да кваском”. Имея кучу денег, Живодралов своему сыну, просвещенному и достойному юноше, посылает столько, что тому едва хватает на пропитание.
Молодой человек спрашивает у Живописца совета, не стыдно ли ему выйти в отставку: он мечтает жениться, уехать в деревню и жить в тишине и покое до конца жизни. Живописец отвечает, что “в отставке молодому человеку быть не стыдно, лишь бы только был таковый человек и себе и обществу чем-нибудь полезен”.
В последнем листе напечатана “Ода ея величеству Екатерине Великой императрице и самодержице всероссийской”.