Краткое содержание: ТИХИЙ ДОН, Часть седьмая

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

Часть седьмая

Аксинья после размолвки с Григорием продол­жила жить у тетки. Вскоре от Степана пришел по­сыльный, позвал Аксинью приехать в часть, пови­дать мужа. Аксинья собирается.

Стирая грязное белье мужа, она ловит себя на мыслях о Григории. Через день она отправляется обратно в Вешен­скую, надеясь на примирение с Григорием Меле­ховым.

Повстанческая война помогла Добровольческой армии не только восстановиться после продолжи­тельных и безрезультатных боев с Красной Арми­ей, но и подойти к осуществлению

давно разрабо­танного командованием плана прорыва красных войск и соединения с восставшими казаками. От повстанцев требовалось только еще немного за­держать красноармейцев у Дона, не давая им пе­реправиться на другой берег.

Красные прорвали фронт возле хутора Малого Громчонка. Удалось им это потому, что казаки все перепились, под ударом красноармейцев впали в панику и бежали вместе с навещавшими их баба­ми. Паника передалась и другой сотне, татарской, останавливать которую пришлось самому Григо­рию. Сделать это оказалось нелегко, татарцы ухо­дили напрямик к лесу, не обращая внимания на редкий пулеметный

огонь.

Григорий приказал по­роть хуторян плетьми. В Вешенской тем временем приготовились к отпору карательного красноармей­ского отряда. Своевременно избавились от пленных, отправив их в Казанскую.

Из ста пятидесяти чело­век второй партии (первую, отправленную днем раньше, казаки истребили полностью) до Казан­ской добрались лишь восемнадцать человек.

Татарский, в котором оставались Ильинична с ребятишками и выздоравливающей после тифа Натальей, казаки отбили. Вернулся домой Панте­лей Прокофьевич, первым делом поинтересовав­шийся, насколько пострадало его хозяйство. На­ведался проездом Григорий.

Тем временем началось воссоединение повстан­цев с Добровольческой армией. Не радовало оно казаков обеих сторон: армейцы не могли простить оставленного фронта и отказа идти в отступление, а повстанцы не хотели возврата к старой жизни под начальством офицеров. Соединялись разорен­ные, навоевавшиеся, обносившиеся казаки с раз­жиревшими па союзнических поставках бывшими сослуживцами, втайне и явно ненавидя друг дру­га.

Не у дел оказался и бывший генерал восстав­ших казаков Григорий Мелехов.

Перед отправкой на фронт навестил Григорий Мелехов свою семью в Татарском.

Странным показалось Григорию это четвертое возвращение домой. После холодного приема в пре­дыдущий приезд Наталья теперь была неожидан­но ласкова. Впервые почувствовал Григорий тягу к жене и детишкам, от их необыкновенного запа­ха (волосы детей пахли солнцем, травою и чем-то еще нестерпимо родным) долго не мог оторваться Григорий. Вдруг показался он себе бесконечно чу­жим в этой мирной обстановке.

Заметил Григорий, что хозяйство уже перестало волновать и отца, его заботила лишь мобилизация, точнее, возможность ее избежать.

Все выходило из-под контроля Пантелея Про­кофьевича: Дуняшка, несмотря на запрет, про­должала сохнуть по Мишке Кошевому; Дарья, не сломленная никакими жизненными напастями и бедами, постоянно перечила свекру, все более от­ходя от хозяйства и опускаясь на глазах; Григорий продолжал изменять верной и любящей Наталье. Ни над чем уже не властен становился старик Ме­лехов, ничего не мог он изменить и исправить.

На этот раз Григорий покидал хутор со стран­ным, смешанным чувством к своей жене. Только теперь он в полной мере ощутил всю силу ее люб­ви, только сейчас начал задумываться о своих де­тях, таких близких и родных. Провожая отца, Мишатка, любимец всей семьи, расплакался, прося, чтобы вместо отца на войну отправили деда.

Дня через три после отъезда Григория вернул­ся в хутор Митька Коршунов. Приехал он с двумя своими сослуживцами по карательному отряду – с пожилым калмыком и пропойцей Силантием Пет­ровичем, казачком Распопинской станицы.

Навестил Коршунов родное пепелище (волне­ние на мгновение промелькнуло в кошачьих гла­зах, да и исчезло). Постоловался у свата Пантелея Прокофьевича и, выведав, что семья Мишки Коше­вого (спалившего дом Коршуновых и в бешенстве убившего деда Гришаку) находится здесь, в хуто­ре, ни слова не говоря родственникам, отправился со двора в сопровождении своих сослуживцев. Спустя время до Мелеховых донесся слух о бес­чинстве, совершенном тремя опытными карателя­ми: они зарезали всю семью Кошевого – старуху-мать и детей.

Пантелей Прокофьевич палача в дом не пустил. Наталья брата защищать не ста­ла. Казакам противна была такая бессмысленная, нечеловеческая жестокость.

После отъезда карателей по хутору ходили не­делю толки. Большинство осуждало расправу над семьей Кошевого. Убитых похоронили, хатенку за­били досками.

Покупателей на нее не нашлось.

Приехали в хутор командующий Донской арми­ей генерал Сидорин с союзниками. Оторвав людей от работы в самый покосный день, проговорили они свои громкие речи да стали награждать каза­чек за геройский поступок – убийство пленных красногвардейцев. Давали Георгиевский крест и пятьсот рублей.

Первой в этом списке значилась вдова убитого в марте хорунжего Мелехова. Возвратясь домой, деньги Дарья свекру не отдала.

Пантелей Прокофьевич, и без того разочарован­ный видом современных генералов (они и на гене­ралов-то не похожи вовсе: ни тебе аксельбантов, ни наград), спорить со снохой не стал.

Разъяснилось все позднее, когда Дарья, побы­вав в городе, призналась Наталье, что заразилась в обозе от офицерика сифилисом, что лечиться ей никак невозможно и решила она покончить с со­бой, сначала порадовавшись этой вдруг засиявшую всеми красками жизни. Просила она сообщить обо всем Ильиничне (самой совестно) и ни в коем случае не ставить в известность свекра. Женщины твердо держали данное невестке слово.

Томимый неясными предчувствиями и тоской, вернулся Григорий на фронт. Мелеховым овладе­ло безразличие. Его начальник штаба, Копылов, хотя с виду человек сугубо штатский, дело вел уме­ло и быстро наладил отношения с Григорием.

Од­нако и он попрекал Григория плохими манерами, безграмотной речью, указывал на резкое отличие Мелехова-офицера от офицеров Добровольче­ской армии, называл Гришку чуть ли не больше­виком, а после стычки того с генералом Фицхелауровым и вовсе перестал с Григорием общаться. Объясниться им так и не удалось: Копылова уби­ли в первом же бою. Для Григория этот бой стал знаменательным: он впервые уклонился от пря­мого участия в сражении.

Не повел казаков под обстрел большевистских батарей, причиной чему стало осознание никчемности происходящих собы­тий. Он отчетливо понял, что примирить казаков с большевиками ему не удастся, а служить офи­церам, презирающим его, враждебным по духу, ко­торых он сам не уважал, тоже больше не хотел.

На место убитого Копылова прислали к Григо­рию нового начштаба полковника Андреянова. Его Григорий невзлюбил с первого взгляда. Дальше эта неприязнь только возрастала.

Дивизию Григория расформировали, пробудив тем самым возмущение среди уважающих коман­дира казаков. Но не успел Григорий добраться до пункта нового назначения, как вырвали его с фрон­та страшным известием с хутора. Дарья, в отмест­ку за несчастно прожитую разгульную свою жизнь, из зависти рассказала расцветшей после отъезда мужа Наталье, что стала однажды сводницей в Гри­горьевой связи с Аксиньей, а потому точно знает, что отношения их продолжаются.

Наталья нашла подтверждение этим словам и своим предчувст­виям у самой Астаховой.

И решилась женщина на глубоко противный ее природе поступок – вытравить ребенка, которого ждала от Григория. Ильинична не успела остано­вить взбесившуюся сноху. Наталья умерла от на­чавшегося кровотечения, наказав Мишутке пере­дать отцу поцелуй и просьбу, чтоб не забывал детей своих, жалел и любил их.

Сообщение о гибели жены снова привело Гри­гория в родной дом. По дороге домой многое пере­думал Григорий за два долгих дня.

Если бы Наталья, взяв детишек, ушла, как гро­зилась, свекрови, из дома, если бы умерла там, отя­гощенная ненавистью и злобой к мужу, Григорий, может, и не стал бы так страдать. Его боль увели­чивалась от сознания того, что Наталья, умирая, простила его, что последние ее мысли были о нем, горячо любимом муже. Это отягощало его совесть немым укором.

Осознав, что именно Аксинья стала виновницей смерти Натальи, Григорий почувствовал к ней от­чужденность, а затем и возрастающую злобу.

Аксинья, прекрасно понимая переполнявшие Гри­гория чувства, старалась встреч с милым избегать, на глаза ему не попадаться. Даже работа, по кото­рой соскучился Григорий, не могла избавить его от обуревавших тяжелых мыслей.

С обещания Григория взять в поле на покос Ми­шатку началась крепкая дружба отца с сыном. Гри­горий уезжает с хутора Татарского на фронт, так ни разу и не поговорив с Аксиньей. Только однаж­ды повстречались они на проселочной дороге, но у Григория на коне сидел Мишатка, к тому же ни сам Мелехов, ни Аксинья особого желания разго­варивать не проявили.

По пути к фронту все больше казаков встреча­ли Григорий и Прохор, верный спутник Мелехова. Дезертиры бежали с фронта, не пытаясь даже осо­бенно прятаться, с липовыми освободительными документами или даже без оных. Их вылавливали карательные отряды, составленные из калмыков, наказывали по законам военного времени, возвра­щали в оставленные части.

Но чем ближе подъез­жал Григорий к фронту, тем больше открывалась перед ним отвратительная картина разложения Донской армии, начавшегося именно тогда, когда Добровольческая армия, пополненная повстанче­скими отрядами, достигла на Северном фронте наи­большего успеха.

В станицах и селах, где располагались ближние резервы, офицеры беспросыпно пьянствовали; ка­заки самовольно уходили в отпуска, части насчи­тывали около шестидесяти процентов состава, не более, обозы ломились от награбленного имущест­ва, еще не переправленного в тыл.

Упорно ползли в хутор слухи об отступлении Донской армии к Дону. Пантелей Прокофьевич ста­рался не участвовать в разговорах об этой войне, принимая, казалось бы, все равнодушно, но пове­дение его убеждало в обратном. Все раздражи­тельнее становился старик, все чаще случались с ним вспышки безудержного гнева, в продолже­ние которых он уничтожал с таким трудом нажитое добро. Чтобы как-то укрепить позиции Донской армии, была объявлена поголовная мобилизация, в которую попали и хромой старик Пантелей Про­кофьевич и раненый Христоня.

Освобождались только явные калеки фронт неумолимо продвигал­ся к Дону. Пантелей Прокофьевич провоевалне­долго, 17 сентября он вернулся в хутор дезертиром. Кто-то из соседей на старика донес, и его забрали с первым же карательным отрядом.

Наказания розгами, которое выносил полевой суд в стани­це всем дезертирам, Пантелей Прокофьевич избе­жал только благодаря доброму имени своего сына Григория. Старика отпустили, снова направив на фронт, однако, выйдя из станицы, Пантелей Про­кофьевич вздохнул с облегчением и отправился прямо по бездорожью… обратно в Татарский.

И родня, и Аксинья уже похоронили Гришку, лишь завидев мрачное шествие. Однако Григорий Мелехов был жив, только тяжело болен: сломил казака тиф. Через месяц Григорий выздоровел.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...

Краткое содержание: ТИХИЙ ДОН, Часть седьмая