Краткое содержание: ТИХИЙ ДОН, Часть пятая

Часть пятая

Осенью 1917 г. с фронта на хутор Татарский начали возвращаться казаки: Федот Бодовсков, Петро Мелехов, Митька Коршунов. По их словам, Григорий Мелехов остался в Каменской с больше­виками. Григорий, к тому времени за боевые за­слуги произведенный в хорунжие, действительно поддался сильному влиянию Федора Подтелкова – казака, который сыграл одну из главных ролей в ис­тории революционного движения на Дону. Подтел­ков стоит за народное самоуправление, не числит­ся ни в одной партии, но поддерживает он доктрину большевиков.

Простая

правда Подтелкова пере­весила в душе Григория сомнительные разгла­гольствования о судьбе казачества другого сослуживца-однополчанина – сотника Ефима Изварина, прельстившего было Мелехова своими идеями. Из- варин, человек образованный, знаток истории каза­чества, стоял за автономию Области Войска Донско­го, за установление того порядка на Дону, который был еще до порабощения казачества самодержа­вием. Идея автономии привлекала многих казаков.

Они были за большевиков, так как те выступали против войны, но против большевизма, так как по большей части казак – человек зажиточный и де­лить свою

землю не собирается. Григорий же, на долгие годы оторванный от родного дома, отошел и от тесноватой казачьей правды.

В Каменской прошел съезд фронтовиков, где Гри­горий встретился с земляками. Председательство­вал Подтелков. На съезде выступали большевики из Москвы. Съезд фронтовиков плавно перерос в выборы казачьего Военно-революционного ко­митета.

Ленин, узнавший об этом, объявил, что на Дону сорок шесть казачьих полков назвали себя правительством и воюют с Калединым. Делегация казаков во главе с Подтелковым отправилась в штаб Каледина с намерением убедить того добровольно сложить с себя полномоичия и передать власть в руки Совета. Надежда на мирное соглашение с большевиками и с Войсковым кругом не покида­ла фронтовиков.

Сомневались в этом лишь сами члены делегации Подтелков, Лагутин и Кривошлыков. Атмосфера неприятия и вражды, окутавшая членов комитета сразу по прибытии в Новочер­касск, охладила миролюбиво настроенных казаков. Безрезультатное совещание в станице Каменской между членами Войскового круга и Военно-рево­люционным комитетом повторилось, но уже в Но­вочеркасске.

Каледину надо было только выиграть время: в тылу большевистски настроенных станиц начи­нал действовать отряд Чернецова. Войсковое пра­вительство от своих полномочий отказываться не собиралось, в ультимативной форме предлагая Во­енно-революционному комитету фронтовиков рас­торгнуть соглашение с Советом Народных Комис­саров.

Не один Григорий раздумывал о дальнейшей судьбе своей, близких и родины. Немного на хуто­ре осталось казаков, кто бы спокойно переживал грозные революционные годы. Татарский, как и все Войско Донское, оказался поделен на оболыпевиченных фронтовиков и верных правительству ка­заков. Шла скрытая, иногда прорывавшаяся междо­усобица.

Зрели зачатки гражданской войны.

И как бы ни хотелось казакам, уставшим от из­нурительных боев, избежать кровопролития, проти­востояние все обострялось. Новочеркасск притяги­вал всех бежавших от большевистской революции. Сюда прибыли генералы Алексеев, Деникин, Лукомский, Марков, Эрдели.

Появился здесь и Корни­лов. Каледин стянул с фронтов все казачьи полки и расположил их по железнодорожной магистра­ли Новочеркасск – Чертково – Ростов – Тихо­рецкая. Но надежды на уставших от войны каза­ков было мало.

Первый поход на Ростов не удался: казаки самовольно развернулись, отказавшись идти в наступление. Однако уже 2 декабря Ростов был полностью занят добровольческими частями. С при­ездом Корнилова туда был перенесен центр Доб­ровольческой армии.

В свою очередь, готовились к отпору и малообученные красногвардейские от­ряды. По поручению большевиков в Ростов из Но­вочеркасска прибыл Бунчук. Он должен был в ко­роткий срок организовать пулеметную команду.

Среди бывших рабочих, а теперь учеников пу­леметчика Бунчука оказалась женщина, Анна Погудко, которая проявляет незаурядные способности и неженское стремление овладеть боевым оружи­ем. В прошлом гимназистка, потом рабочая с Асмоловской фабрики, теперь же “верный товарищ”, Анна постепенно завоевывает сердце Бунчука. Их отношения носят неопределенный характер.

Бунчуку довелось узнать всю степень Аниной вер­ности: она была рядом с ним и в бою, и во все ме­сяцы его затяжной тяжелой болезни. Именно она выходила Илью Бунчука, заболевшего тифом пос­ле боя под Глубокой. Уход за тяжелобольным Бун­чуком оказывается серьезным испытанием чувств Анны, но она его выдерживает. По выздоровлении Бунчука Абрамсон перевел Анну на новую работу в Луганск.

Бунчук отправился на штурм Новочер­касска.

Чернецов занял станицу Каменскую, шел на Глу­бокую. Разрозненные, неорганизованные, хотя и зна­чительные силы Допревкома вынуждены были отступать. Из числа выборных командиров про­явился войсковой старшина Голубов.

Под его жест­ким командованием казаки собрались и Глубокую отстояли. Командование одним из дивизионов 2-го запасного полка принял по приказанию Голубова Григорий Мелехов. Но в первом же бою Григория ранили в ногу.

Тогда же был взят в плен Черне­цов, с ним – офицеры.

Чернецова и плененных с ним офицеров Голу­бов взял на поруки. Однако, несмотря на записку боевого командира Голубова, Подтелков убил Чер­нецова, а над офицерами учинил зверскую рас­праву. Это пошатнуло уверенность Григория Ме­лехова в важности дела большевизма.

Подлечившись в лазарете, Григорий решил вер­нуться домой. Второе возвращение его было без­радостным.

После того как калединцы потрепали револю­ционные казачьи части, Донской ревком попросил поддержки у руководителя боевыми операциями против Каледина и контрреволюционной Украин­ской рады. На помощь казакам были высланы крас­ногвардейские отряды. Они способствовали раз­грому карательного отряда Чернецова и восстанов­лению положения Донского ревкома. Инициатива перешла в руки революционного казачества.

Про­тивника теснили к Новочеркасску. На экстренном совещании членов Донского правительства в ата­манском дворце выступил Каледин. Он тяготился своей властью, устал от бессмысленного, затянув­шегося кровопролития.

Передав правление Город­ской думе, Каледин находит единственный выход для себя в самоубийстве: главное – остановить за­хлестнувшие Дон вражду и ненависть. Известие о гибели Каледина привез в хутор Пантелей Про­кофьевич, одновременно с этой новостью пришло сообщение о вступлении красногвардейских отря­дов на земли Войска Донского и отступлении Доб­ровольческой армии.

Все эти события требовали немедленного реше­ния от хуторских казаков: на чью сторону встать, за кого воевать. Что война неизбежна, сомнению не подлежало. Казаки засомневались.

Они устали от кровопролитий и не слишком рвались вступать в новую войну. Валет предложил бежать. Иван Алек­сеевич и Христоня выразили сомнение в своевре­менности и целесообразности побега. Григорий вы­ступил против бегства.

Поддержал Валета только Мишка Кошевой.

Однако побег не удался (Валета застрелили на месте, Мишку же пожалели, выпороли на площа­ди и отпустили), а Григорий вместе с Христоней и многими другими казаками-фронтовиками был записан “добровольцем” в контрреволюционный казачий отряд.

Отрядным был выбран Петр Мелехов, боевые заслуги младшего брата перечеркнула биография: он воевал на стороне большевиков.

Добровольческая армия отступала на Кубань.

Отказался выступать только походный атаман Войска Донского генерал Попов с отрядом, насчиты­вающим около 1600 сабель, при пяти орудиях и со­рока пулеметах. Прекрасно чувствуя настроения казаков, не желающих покидать родные места, и опа­саясь дезертирства, Попов решил увести отряд на зимовники в Сальский округ, чтобы совершать от­туда партизанские вылазки в тыл станиц.

Но и большевики упустили шанс на скорое мир­ное завершение гражданской войны на Дону. В кон­це апреля верховые станицы Донецкого округа от­кололись, образовав свой округ Верхнедонской.

Под влиянием уголовных элементов, наводнив­ших отряды, красногвардейцы бесчинствовали по дорогам. Некоторые совершенно разложившиеся подразделения ревкому приходилось разоружать и расформировывать.

Один из таких отрядов 2-й Социалистической армии расположился на ночлег под хутором Сет­раковом. Несмотря на угрозы и запрещения коман­диров, красногвардейцы толпами пошли в хутор, начали резать овец, на краю хутора изнасиловали двух казачек, открыли беспричинную стрельбу на площади. Ночью заставы перепились, а в это вре­мя трое верховых казаков, высланных из хутора, уже поднимали в окрестных хуторах парод, ско­лачивая отряды из фронтовиков.

Через час после нападения казаков отряд был уничтожен: более двух­сот человек порублено и расстреляно, около пя­тисот взято в плен. Это и послужило причиной для раскола Донецкого округа.

Лишь на севере теплились еще очаги револю­ции. К ним потянулся Подтелков, собрав экспедицию с целью мобилизации фронтовиков. Однако дело это оказалось не из легких: пути были заби­ты эшелонами отступавших с Украины красно-

гвардейцев, казаки-повстанцы взрывали мосты, немецкие аэропланы ежедневно обстреливали пути. Подтелков решил продолжать путь пешим порядком. Население украинских слобод прини­мало отряд с заметным радушием, однако чем бли­же продвигался он к Краснокутской станице, тем ощутимее была настороженность и холодность мест­ных жителей. Наконец отряд вступил на земли Краснокутской станицы, где и подтвердились са­мые тревожные опасения Подтелкова: по словам пастуха, Совет в станице прикрыт, выбран атаман, предупредивший казаков о приближении подтелковского агитационного отряда.

Люди бежали от красных.

Подтелков, стоявший до последнего за продви­жение вперед, засомневался, решил возвращать­ся, в этот момент их обнаружил казачий разъезд. Сразу атаковать не стали, дождались темноты, а ночью в хутор Калашников, где остановился от­ряд, были высланы делегаты с предложением о не­медленной сдаче оружия. Подтелковские казаки к этому были готовы: никто не собирался воевать со своими бывшими однополчанами. Видимое ми­ролюбивое отношение подкупило бывших фрон­товиков.

До последнего сопротивлялся лишь Бунчук (он вместе с Лагутиным и Кривошлыковым вхо­дил в состав экспедиции).

В одном из боев Анна Погудко была смертель­но ранена. Она умерла на руках у Бунчука. После этого Бунчук долго не мог прийти в себя.

Не желавших сдавать оружие красногвардей­цев разоружили силой. Пленных начали избивать. Так пригнали их на хутор Пономарев, где, перепи­сав, закрыли в тесной лачужке.

Бунчук и еще трое красноармейцев данные свои назвать отказались. Во­енно-полевой суд, организованный наспех из пред­ставителей хуторов, участвовавших в поимке Под­телкова, приговорил всех пленных к расстрелу, самого Подтелкова и Кривошлыкова к повешению. Наутро приговор привели в исполнение. К этому времени прибыл отряд под командой хорунжего Петра Мелехова.

В ответ на предложение участ­вовать в казни Петр возмутился.

Слишком знакомой показалась эта картина Гри­горию, прибывшему с отрядом Петра, потому, ког­да заметил его Подтелков, вспомнил Григорий те же крики и стоны, ту же злость и жестокость, раз­вязанную при попустительстве самого Подтелко­ва. И снова чувствуя ту же горечь, боль и отчужде­ние, уехал Григорий, сопровождаемый Христоней (тоже не желающим быть причастным к этому зло­действу).

Подтелков и его заместитель Кривошлыков при­няли смерть через повешение. Они до конца пыта­лись поддержать боевой дух в своих товарищах. Перед кончиной Подтелков произнес последнюю свою агитационную речь — о том, как стремился он защитить интересы трудового народа, но эта защи­та в том виде, в котором ее понимал он, оказалась не нужной казакам.

Подтелкова пытались повесить дважды, и оба раза он срывался. Умер он только по­сле того, как кто-то выкопал под его ногами яму.

Федор Подтелков в последние минуты жизни по­нял все безобразие гражданской войны, всю ее бе­зысходность; он не взорвался злобой и ненавистью к своим убийцам в предсмертном слове, простил и пожалел их за содеянное.